Опасность
Шрифт:
Я шмыгнул в здание вокзала, спустился куда-то по лестнице и неожиданно оказался перед огромным прилавком. На одном конце прилавка продавали коньяк и туалетную бумагу. На другом – сигареты и презервативы. Посередине располагался книжный развал.
Саратов – город контрастов, подумал я. Как и Москва. Как и Россия. Мы живем в самое интересное время, потомки еще будут нам завидовать. Если, конечно, у нас хватит сил и желания оставить после себя какое-нибудь потомство. Я вздохнул и вспомнил свою Ленку, к которой так и не успел заехать ни позавчера, ни вчера. Лично у меня все-таки было желание оставить потомство и силы еще были, но вот у нее – не уверен. По крайней мере, когда я сообщил ей по телефону о срочной командировке в город N, она восприняла эту новость с обидным равнодушием. Надолго? – только и спросила она. По обстоятельствам, – туманно ответил я, поскольку сам не знал. Счастливо съездить, – с этими словами она повесила трубку, оставив меня гадать: то ли ей действительно безразлично, в Москве я или в Тьмутаракани, то ли она досадует, что я сваливаю неведомо куда от нее, Ленки. Если досадует – значит, любит. Не купить ли ей какой-нибудь гостинец?
Машинально я окинул взглядом прилавок. Сигареты были индийские, презервативы – польские, коньяк – греческий и очень дорогой. Местного производства была, кажется, только туалетная бумага. Для подарка все это точно не годится. Я перелистал выставленные книжки. Если спрос и впрямь определяет предложение, то саратовцы обязаны были обожать только двух авторов – неких Стивена Макдональда (кажется, американца) и Георгия Черника (определенно соотечественника). Американца я даже листать не стал, только поглядел на обложку: выпученный глаз и пистолетное дуло. Этого добра у нас и в жизни хватает. В случае с Черником я продвинулся немного дальше – рассмотрел название. Книга называлась «Кремлины», и я тут же вспомнил, что слышал про эту книгу не далее как вчера от напарничка Юлия. Это дало мне основания немедленно вернуть том на исходную позицию. То, что могло понравиться Юлию, – не могло бы понравиться нормальному человеку. Полным-полно психов, что в Саратове, что в Москве. К черту!
Воспоминания о моем напарничке вынудили меня поскорее покинуть здание вокзала и направиться к троллейбусной остановке. Надо было спешить: Юлий мог прилететь всего через каких-то несколько часов, и мне за это время обязательно надо было найти эту Селиверстову – первую военную любовь беглого Лебедева. А там, чем черт не шутит, отыщется и он сам.
По дороге от вокзала к троллейбусу произошла еще одна волнующая встреча. Тип, стоящий спиной к вокзалу на гранитном (или базальтовом?) постаменте, показался мне необычайно знакомым. Это меня заинтриговало, поскольку никаких саратовских деятелей я не знал. Для удовлетворения своего профессионального любопытства я нарочно избрал самый кружной путь к остановке – специально чтобы взглянуть на памятник анфас.
Фигура оказалась и вправду знакомой.
«Здравствуйте, Феликс Эдмундович, – мысленно поздоровался я. – Какими судьбами?»
Здешний Дзержинский промолчал. По сравнению с нашим Феликсом, который вот уже почти два года не маячил перед окнами нашей конторы на Лубянке, саратовский был хлипковат. И одет он был не в шинель, а во френчик и галифе. И руку держал как-то на излете – не устрашающе, но приглашающе. Должно быть, приглашал он саратовцев воспользоваться услугами железнодорожного транспорта.
Чугунный Феликс был единственным чекистом, который счел нужным меня встретить. Другие местные чекисты не были в курсе моей поездки сюда. Обычно мы предупреждаем территориальные управления в случае подобных визитов, но в этот раз мне хотелось сохранить инкогнито. К тому же в провинции на человека из Москвы всегда смотрят, как на немного ревизора. Ну и не надо: тихо найду всех, кого мне нужно. Тихо уеду, никого не потревожив. Паситесь, мирные народы. Макса Лаптева не интересует ваша финансовая отчетность и данные по расходу патронов и магнитофонной ленты.
Подошел троллейбус под номером 1, я еще раз сверился с картой и потом залез в салон. Все шесть остановок я разглядывал из окна Саратов и пришел к выводу: городок ничего себе, хотя и грязноват. Впрочем, весной, особенно в апреле, любой нормальный город выглядит запущенным. Промежуток между поздней зимой и ранним летом всегда создает ощущение какой-то временности, неопределенности. Всем хочется просто переждать этот период, всем до зарезу не хочется ничего делать. И дворникам в том числе. Авитаминоз. Рукоятки метел еще не зазеленели, но почки уже набухли везде, где можно. Благодать, одно слово.
Из троллейбуса я не вышел, а вывалился, изрядно помятый. Но, по крайней мере, на своей остановке. Та-ак, вот и киоск горсправки, описанный Евгением. Из-за окошечка киоска, крепко запертого, выглядывала записка: «Через полчаса буду». Предположим худшее, подумал я, глядя на часы. Предположим, что хозяйка горсправки отлучилась за секунду до того, как я подошел. Следовательно, у меня есть полчаса. Самое время осмотреть достопримечательности города, а начать осмотр – с близлежащей Театральной площади. Бывшей Революции. Итак, где здесь театр?…
Театр обнаружился в полном соответствии с картой – на окраине одноименной площади. Серая бетонная коробка с колоннами напоминала о Большом: как если бы мальчик-олигофрен взялся лепить из серого пластилина здание ГАБТа с натуры и довел бы дело до победного конца, но тут его позвали обедать, и он закончил дело кое-как. Вместо квадриги конек крыши украшали чьи-то балетные ноги. Возможно, это были ноги музы – снизу видно было довольно плохо. Репертуар на афишах был соответствующий: «Лебединое озеро», «Аида», что-то современное. В скором времени афиши обещали «Тоску». Вот уж действительно, кисло подумал я и вышел на площадь. До возможного открытия справочного киоска оставалось еще минут двадцать. Мой чемоданчик-дипломат начинал понемногу оттягивать мне руку. Проще было, конечно, доехать до «Братиславы», получить там номер, бросить вещички и дальше продолжать свои поиски налегке. Проще, но не лучше. Перспектива скорой встречи с Юлием вынуждала меня оставить гостиницу на потом. Чемоданчик мой, в конце концов, не тяжелее портфеля. С ним неудобно только бегать и отстреливаться, а просто ходить по улицам можно запросто.
На площади обнаружилось немало достопримечательностей. Наискосок от театра, например, располагался очередной книжный лоток. Правда, без сопутствующих коньяка и туалетной бумаги, но зато с непременными Макдональдом и Черником. Покупатели, по-моему, сегодня не очень-то давились за своими любимыми книгами. По крайней мере, у лотка я заметил всего одного типа, этакого сутулого близорукого интеллигента в коричневой курточке и с черным дипломатом, раздутым до неприличия. Хлипкие замки еле-еле удерживали этого монстра, больного водянкой, в закрытом состоянии, причем один из замков пребывал уже в полуоткрытой стадии.
– Осторожнее, откроется, – предупредил я близорукого интеллигента.
– Да-да, – благодарно откликнулся интеллигент, одной рукой кое-как закрывая свой дипломатный замочек, а другой продолжая перелистывать опус Черника.
– Интересно? – спросил я.
– Ужасное барахло, – печально отозвался владелец разбухшего портфеля. – Сразу видно, что человек пишет для денег.
– А для чего, по-вашему, следует писать? – поинтересовался я. – Для человечества?
– Хотя бы для публики, – быстро ответил близорукий интеллигент, не отрываясь от книги. – Чтобы был понятный сюжет… юмор… любовь желательно. И все в одном романе.