Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Ну вот, — загудел Феничка, — а я уж ждать раздумал. На что, думаю, мне спать, раз никто не придет, вы заняты, дела у вас, заботы, разве я не понимаю, я ведь все понимаю…
— Как дела с переходом? — оборвал его Берия.
— Теплится, зиждется, молотится, — ответил Феничка. — До ста досчитайте, и можно лезть. Головкой вперед, все равно не вернетесь.
И Феничка залился неудержимым смехом, блестящая голова дергалась, а притороченное к ней мохнатое тело шаталось, будто
Феничка отсмеялся, и все покорно ждали, пока он утих, потом полез в сторону, по проходу, по битому кирпичу в арматуре, приговаривая:
— Камуфляж долбаный, когда-нибудь я ножку сломаю, вторую сломаю и обезножу. Как вы без меня будете?
Он остановился перед занавесом, висевшим на проволоке. Кольца были тоже сделаны из проволоки.
Феничка потянул занавес в сторону, заглянул туда, в темноту, и сказал:
— Располагайтесь, берите бутерброды, начинается минута ожидания.
Никто не двинулся с места.
— Не хотите — как хотите, а я вам должен заявить, что намедни сюда оттуда две крысы проникли. Они ведь без понятия. Боюсь, что расплодятся они на человеческом мясе.
— Вряд ли, — сказал Лядов. — Не тот у них здесь метаболизм. Мне приходилось их ловить. Жалкие создания.
— Жалкие-жалкие, а им принадлежит будущее, — сказал Феничка. — Было у меня к этому видение. Вы все друг дружку перебьете, передушите, придут крысы во главе с крысиным царем — я его видел, как вас видел, — и возьмут этот мир в свои корявые лапки.
И снова Феничка рассмеялся.
Егор надеялся, что у Фенички нет особого нюха, предчувствия. В Чистилище встречались отшельники — то религиозные, то по склонности души. Большей частью чудаки, иногда опасные маньяки, и именно среди них водились люди с повышенной чувствительностью. Одни могли почувствовать твое настроение или даже намерения, другие чуяли человека за несколько метров — ведь им приходилось все время напрягать свои чувства.
Феничка не почувствовал присутствия Егора. И то хорошо.
— Там ничего не построили? — спросил Лаврентий Павлович.
— А мне что? Если построили, вы лбы расшибете!
— Сначала тебе расшибут, — сказал Лаврентий Павлович.
— И то верно, — согласился Феничка, — вы человек безжалостный. Но, по моему разумению, там никаких перемен нет. Запустение, почти как у нас.
— Кроме крыс, никто не совался?
— Как я понимаю, — сказал Феничка, — наш ход — резервный, о нем знать не положено.
— Другие ходы я ликвидирую, — сказал Берия.
Видно, он был давно и хорошо знаком с Феничкой, потому что после первого укола фразами они стали говорить спокойно и доверительно.
— Не получится, — сказал Феничка. —
— Потерпи, — сказал Берия. — Скоро мы все это исправим.
— Я слышал, — сказал Феничка, — что ты там натворил.
— Я?
— Чаянова убили, Лариску, а потом война была, и ты еще кого-то из консулов чик-чик? Стремишься к неограниченной власти?
— Без нее не бывает настоящего порядка, — твердо ответил Берия. — Если не взять власть, она упадет на землю, и ее затопчут кому не лень. Тогда поднимай не поднимай, все равно уже не отмоешь.
— Красиво говоришь. Скоро будет свет.
— А какая сейчас периодичность? — спросил Берия.
— Каждые полчаса, — сказал Феничка, — но неточно.
— Смотри не пропусти момент, — сказал Берия.
— Я его чую, — сказал Феничка. — Не зря на этом деле держусь к взаимному уважению.
Они замолчали, ждали. Потом Берия спросил:
— А сам часто туда шастаешь?
— Ну как можно, у меня здоровье одно, — ответил Феничка. — Я хочу досмотреть.
— Что досмотреть?
— Падение дома Эшеров.
Берия почуял подвох. Феничка знал что-то, неизвестное Берии. Берия не стал переспрашивать.
В наступившей паузе громко раздался голос Лядова:
— А вы кем были в прошлой жизни?
— Никогда не догадаетесь, — сказал Феничка.
— По хозяйственной части? — спросил Майоранский.
— Не буду вас мучить подозрениями, — сказал Феничка, поводя вокруг себя орлиным ярким взглядом. В полутьме глаза чуть светились. — Я был секретарем райкома.
— Нет, — откликнулся Лядов. — Таких в секретари не брали. Требовался облик.
— Правильно! — вдруг поддержал его Лаврентий Павлович. — Без облика какой может быть руководитель?
— Я был доцентом кафедры марксизма-ленинизма, — признался Феничка и лукаво усмехнулся. Оказывается, он умел лукаво усмехаться.
И тут слабый отблеск из-за занавеса упал на голову Фенички, вспыхнул искоркой, и громадный заброшенный цех на мгновение осветился алым отблеском адского пламени.
— Ура! — закричал Феничка. — Ура. Карета подана, господа присяжные заседатели. Вы не узнали меня, любимого героя своих детских лет, но я на вас не обижаюсь. Пошли, открывайте занавес и шагайте. Смело. В нашем распоряжении всего две минуты. До свидания, товарищи, — торжественно произнес Феничка и оттянул на себя край занавеса.