Операция «Остров Крым»
Шрифт:
Он не знал, сколько это продолжалось – может, десять минут, может, больше. Майорша окликала его раза три: «Ты там в порядке?», и каждый раз ему удавалось собрать себя в кулак и сравнительно спокойно ответить: «Да!», после чего можно было опять распадаться на молекулы. Когда это закончилось, он какое-то время сидел на полу душевой кабинки в облаке горячего пара, наслаждаясь пришедшим покоем и опустошением. Согревшись и придя в относительную норму, избавился от одежды. Попробовал снять и бинты, но не смог развязать мокрые узлы – не слушались руки.
– Ну! – Госпожа майор толкнула дверь. – Какого черта! Я же просила не закрываться!
– Подождите… немного…
– Открывай, или я вынесу дверь! Думаешь, у меня не получится?
У нее получилось бы вынести дверь в бункер тактического центра. Верещагин набросил на бедра полотенце и отпер замок.
– Ты соображаешь, что делаешь? – напустилась на него майорша. – А если бы ты потерял сознание и захлебнулся? Оно мне надо? Ради этого Сема подставлял свою голову? Согрелся? Вылазь уже из воды.
Она подошла и решительно завернула кран.
– Идем, – сказала она. – Можешь идти?
На всякий случай за ее спиной маячил Сема – уже получивший разнос от таинственного Исаака и переодетый в сухие брюки и ковбойскую рубашку. Втроем они проследовали в тесную каморку посольского врачебного кабинета.
– Пей, – госпожа майор протянула мерный стаканчик.
– Что это?
– Коньяк с опиумом.
– Не надо.
– Ты что, боевой мазохист? – спросил Сема.
– Нет. Я просто и без того здорово пьян.
– Тогда полста грамм ничего не изменят.
Он глотнул, ощутил странный привкус.
– Не общий наркоз. Зачем-то вам нужно, чтобы я был в сознании. Не нравится мне это.
Сема подал матери ножницы, она разрезала бинты.
– Сынок, мне тоже много чего не нравится. Например, не нравится, что мой сын мог и тебя не выручить, и сам пропасть. Не нравится, что у тебя шкура и мясо кое-где рассечены до ребер… Не нравится, что тебе могли черт знает какую заразу занести… Как твое имя?
– Арт… Артем. А ваше?
– Фаина Абрамовна. Ты еще не допил?
– Лэхаим!
– Ду бист аид?
– Еще хуже – ром. На одну четверть.
Фаина Абрамовна надела медицинский халат, распечатала перчатки, зарядила медицинский степлер.
– Ложись на спину, руки за голову, пальцы в «замок». Начнешь хватать меня за руки – скажу Семену, чтоб тебя держал.
Артем решил не хватать ее за руки. Очень не хотелось, чтоб держали.
Как ни странно, труднее всего было не дергаться от щекотки, когда по коже пробегала ледяная струйка этилгидрохлорида. Фаина Абрамовна поправила швы там, где они разошлись во время симферопольских перипетий, а там, где уцелели, – только поморщилась на советскую работу, но перешивать не стала.
– Почему ты меня спас, Семен? Зачем я тебе нужен?
– Для связи с вашим командованием, – беспечно сказал Сема. – Как живое доказательство нашей доброй воли.
– Хотите просунуть через меня какую-то информацию?
– Зачэм просунуть, вах? – сказал Семен. – Пэрэдать!
– Передать можно и по радио.
– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– На живот, – скомандовала Фаина Абрамовна.
– Как… идут дела военные?
– Саки и Евпатория – ваши. Феодосия – тоже, Бахчисарай… В Севастополе и Керчи идет жестокая рубиловка, здесь тоже, но не такая страшная. Когда я уходил за тобой, ваши были уже в Сарабузе.
Наложив все швы, Фаина Абрамовна вправила ему нос. Опять пошла кровь.
– Замечательно, – похвалила себя Фаина Абрамовна, выдавая ему пачку салфеток. – Останется небольшая горбинка. Сейчас Сема принесет тебе одежду. Потом выпьешь горячего чаю… Есть хочешь?
Он качнул головой. Хотелось только одного: лечь, заснуть и не просыпаться.
– Ну, так я и думала. Тошнит иногда, подкатывает, да?
Он кивнул.
– Сотрясение мозга. Но ты поешь, пусть даже вырвет… С тобой хочет поговорить полковник.
– А если я не хочу говорить с полковником?
– Сынок, об этом тебя никто не спрашивает.
Полковник Исаак Гальперин был молод, не старше сорока, имел довольно широкие плечи и, несмотря на обманчивую полноту, двигался с характерной боксерской грацией. На крепкой шее сидела голова, покрытая короткими и курчавыми рыжими волосами (вид сзади) и оснащенная длинным носом в россыпи веснушек (вид спереди). Одет полковник был неформально: в летние брюки и тишэтку, распираемую могучим торсом.
– Вы в порядке? – спросил Гальперин после обмена ничего не значащими приветственными фразами.
– Нет. Это что-то меняет?
– Ни черта. Хотел обсудить с вами проблему вашего пленника. В целом рейд по вашему спасению был исключительно личной инициативой Файнштейна. Я сначала не соглашался, но… короче, он меня убедил. Захват пленного никак не планировался… И если он сбежит или распустит язык, всему белому свету станет известно, что Израиль помогает Крыму. Я так понял из ваших слов, что он вам нужен. Вы мне пообещаете, что он будет надежно изолирован?
Верещагин вздохнул.
– Господин полковник, я ничего не могу вам пообещать. Это не в моей власти. Вы, наверное, тоже приняли меня за кого-то другого. Я простой ротный командир, и единственное, что я пообещаю – передать этого типа в руки военной разведки.
Гальперин удивленно задрал брови. Конопатый лоб, переходящий в раннюю лысину, пошел складками.
– Вы хотите сказать, что мы, рискуя засветиться и потерять двоих, спасали простую пехтуру? Нам что, делать нечего?
Верещагин решил считать это риторическим вопросом.