Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея
Шрифт:
Тем не менее Лансдейл не стал предлагать увольнения Оппенгеймера. Вместо этого он рекомендовал Гровсу в июле 1943 года «дать понять Оппенгеймеру, что у вас есть надежные сведения, изобличающие попытки Компартии заполучить информацию» о Манхэттенском проекте. «Скажите ему, — писал Лансдейл, — что вам известна личность некоторых предателей, участвующих в этой деятельности…» Иные из них, отмечал Лансдейл, пока еще не проявили себя, и по этой причине армейцы будут методически удалять из проекта всех, кто придерживается линии Коммунистической партии. Никаких массовых чисток — увольнения будут опираться на тщательное расследование и весомые доказательства. Лансдейл намеревался использовать для этого Оппенгеймера: «Ему необходимо сказать, что мы долго думали, прежде чем проявить к нему доверие в таком
В течение многих месяцев, да и, по сути, весь период работы на государственной службе Оппенгеймера постоянно донимали различные варианты «подкопов» в духе Паша — Лансдейла. В Лос-Аламосе ему придавали помощников, в действительности являвшихся «специально обученными агентами военной контрразведки, играющими роль не только телохранителей, но и тайных агентов на рабочем месте». Водитель и телохранитель Оппи Эндрю Уокер был агентом контрразведки и подчинялся непосредственно полковнику Пашу. Почту ученого вскрывали, телефон прослушивали, в кабинете установили «жучки». Плотное физическое и электронное наблюдение продолжалось и в послевоенные годы. На бывшие связи Оппенгеймера то и дело указывали комитеты конгресса и ФБР, ему то и дело намекали, что он подозревается в принадлежности к Коммунистической партии.
Глава семнадцатая. «Оппенгеймер говорит правду…»
Я всецело согласен, чтобы меня расстреляли, если я что-то сделал не так.
Генерал Гровс согласился с рекомендациями подполковника Лансдейла. Оппенгеймеру позволили остаться на посту директора по науке, а Лансдейлу — опутать ученого своей секретной паутиной. Неудивительно, что Паш принял эту тонкую стратегию в штыки, однако 20 июля 1943 года Гровс приказал отделу безопасности Манхэттенского проекта выдать Оппенгеймеру секретный допуск. Это требовалось сделать «независимо от имеющихся сведений о мистере Оппенгеймере. Он абсолютно незаменим для проекта». Решение довело до точки кипения не одного Паша. Сообщая Оппенгеймеру о выдаче секретного допуска, порученец Гровса подполковник Кеннет Николс предупредил ученого: «В будущем прошу вас избегать встреч с вашими сомнительными друзьями и помнить, что за пределами Лос-Аламоса мы будем за вами следить». Николс и без того сильно недолюбливал Оппенгеймера — не только из-за прежних связей с коммунистами, но и потому, что, на его взгляд, Оппенгеймер подрывал безопасность Лос-Аламоса, принимая на работу всяких «сомнительных лиц». Чем больше он наблюдал за Оппенгеймером, тем больше его презирал. То, что Гровс не разделял эмоций подчиненного и решил доверять физику, еще больше раздражало Николса и усугубляло его неприязнь к Оппенгеймеру.
Если дотянуться до самого Оппенгеймера не получалось, то на примете имелись более доступные цели — например, протеже Оппенгеймера Росси Ломаниц. 27 июля 1943 года юного физика — ему исполнился всего двадцать один год — вызвали в кабинет Эрнеста Лоуренса и объявили, что он назначен старшим группы в лаборатории радиации. Однако буквально через три дня, как следствие отчета Паша о проведенном расследовании, Ломаниц получил заказное письмо со штампом призывной комиссии, предписывающее явиться на следующий день для прохождения медосмотра. Ломаниц немедленно позвонил Оппенгеймеру в Лос-Аламос и рассказал о случившемся. В тот же день Оппи отправил в Пентагон телеграмму, указывая на «очень серьезную ошибку. Ломаниц — единственный человек в Беркли, способный взять на себя эту ответственность». Несмотря на ходатайство Оппи, Ломаница спешно призвали в армию.
Несколькими днями позже Лансдейл пришел в кабинет Оппенгеймера в Лос-Аламосе для длительной беседы. Лансдейл предостерег Оппенгеймера от дальнейших попыток помощи Ломаницу, объявив, что молодой физик виновен в «нарушениях
После этого между Лансдейлом и Оппенгеймером состоялась общая беседа о Коммунистической партии. Лансдейл заявил, что его, как офицера военной разведки, не интересуют политические убеждения человека. Он озабочен лишь предотвращением передачи засекреченной информации посторонним лицам. К удивлению Лансдейла, Оппенгеймер горячо возразил, что не потерпит, чтобы его подчиненные в рамках проекта состояли в Коммунистической партии. Согласно донесению Лансдейла о проведенной беседе, Оппенгеймер объяснил: «Член партии всегда сталкивается с конфликтом интересов». Партийная дисциплина «крайне сурова и несовместима с полной приверженностью проекту». Он дал понять, что имеет в виду только действительных членов Компартии. Бывшие члены — совсем другое дело, он знал нескольких бывших членов, ныне работающих в Лос-Аламосе.
Прежде чем Лансдейл успел попросить его назвать имена этих бывших членов, кто-то вошел в кабинет и помешал им. У Лансдейла сохранилось четкое впечатление, что Оппенгеймер «пытался рассказать о своем членстве в партии и о том, что, начав эту работу, разорвал все связи с партией». По мнению офицера, Оппенгеймер в целом «производил полную видимость искреннего человека». Ученый изъяснялся «едва уловимыми намеками», но в то же время «горел желанием» объяснить свое отношение. В последующие месяцы между ними иногда вспыхивали разногласия по поводу соблюдения режима секретности, однако Лансдейл всегда считал Оппенгеймера верным и преданным гражданином Америки.
Оппенгеймера, однако, разговор с Лансдейлом заставил беспокоиться. Тот факт, что Ломаница, невзирая на заступничество Оппи, убрали из лаборатории радиации, наводил на дурные мысли. Не зная сути «нарушений секретного режима», повлекших увольнение молодого ученого, Оппенгеймер подозревал, что причиной послужили попытки по созданию профсоюза под эгидой FAECT. В этой связи он вспомнил о Джордже Элтентоне, инженере «Шелл», попросившем Шевалье выйти на него с предложением о передаче проектной информации Советам, и о том, что Элтентон тоже активно работал в профсоюзе FAECT. Разговор с Шевалье на кухне о задумке Элтентона, от которой Роберт отмахнулся как от ребячества, теперь предстал в серьезном свете. Встреча с Лансдейлом послужила толчком для судьбоносного шага: Роберт решил рассказать властям о деятельности Элтентона.
Генерал Гровс позже сообщил ФБР, что Оппенгеймер впервые назвал ему фамилию Элтентона в начале или середине августа. Однако Оппенгеймер на этом не остановился. 25 августа 1943 года во время поездки по делам проекта в Беркли Роберт явился в кабинет лейтенанта Лайла Джонсона, офицера отдела безопасности, курировавшего лабораторию радиации. После короткого разговора о Ломанице Оппенгеймер сообщил, что в городе есть человек, работающий в «Шелл девелопмент корпорейшн», активный участник FAECT. Его фамилия — Элтентон, и к нему следует присмотреться. Роберт намекнул, не раскрывая подробностей, что Элтентон пытался получить сведения о работе лаборатории радиации. Когда Оппенгеймер ушел, лейтенант Джонсон немедленно позвонил своему начальнику, полковнику Пашу, и тот распорядился пригласить Оппенгеймера на следующий день для повторной беседы. Вечером под крышкой стола Джонсона был установлен маленький микрофон с проводом, ведущим к записывающему устройству, спрятанному в соседней комнате.
На следующий день Оппенгеймер явился на беседу, которая сыграет роковую роль в его жизни. Как только он переступил порог кабинета, его представили Пашу. До этого дня они не встречались, однако Оппи был наслышан о полковнике. Когда все трое сели за стол, Паш немедленно завладел инициативой.
Полковник начал издалека: «Рад вас видеть. <…> Генерал Гровс возложил на меня определенную ответственность — это все равно что присматривать за ребенком издали, не имея возможности наблюдать за ним воочию. Я не отниму у вас много времени».