Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Но я не хочу, чтобы Космо…
При упоминании о Феликсе Флора навострила уши и собралась было идти обратно, к двери гостиной, но чья-то рука схватила ее, а чей-то голос прошептал:
— Шшш, — ее потянули в стенной шкаф и, крепко держа, закрыли дверцу.
Это был Хьюберт. Он пробормотал:
— Отступи немного назад. И стой тихо, я сейчас все устрою.
Было жутко темно, еще темнее, чем в прихожей. Хьюберт держал ее одной рукой, другой разбирал кучу пальто и макинтошей, оказавшихся между ними и дверью.
— Здесь нас
— Хьюберт, Бланко.
— Да?
— Ты меня испугал. — Ее сердце бешено колотилось от страха. Флора хотела спросить, о чем это говорили Леи, но она удержалась, а то он подумал бы, что она подслушивает. А потом совсем забыла про Леев, потому что Хьюберт принялся гладить ее по спине. В шкафу было влажно и душно, пальто, висевшие вокруг них, пахли лошадьми, землей, табаком, виски, маслом для волос, рыбой и собаками. Веллингтонский сапог привалился к ее ноге, и когда она высвободила руку, чтобы отодвинуть его, в этот момент почувствовала, что ловушка захлопнулась. Хьюберт что-то бормотал, не отнимая руку от ее спины.
— Я видел, как ты раздевалась у реки. Я еще тогда хотел этого. — Он терся подбородком о ее макушку, прижимая к себе Флору еще теснее.
— Я слышала, как в гостиной что-то говорили о Феликсе. Миссис Лей показалось… Хьюберт, что случилось? — Она сгорала от любопытства.
— Да это старое дело. Его пригласили погостить. А Мэбс была полна решимости на его счет. Ты, может, не помнишь, как они с Таши бегали за ним в Динаре, будто ненормальные.
— Помню.
— Да? Ну, может, и помнишь. Во всяком случае, генерал пригласил его, а Мэбс сделала стойку и вела себя по-дурацки, миссис Лей, конечно, испугалась.
— Почему?
— Опять иностранцы. Лучше пусть канал отделяет ее дочь от иностранцев, и не важны ни деньги, ни титулы.
— О!
— Но ей незачем было волноваться. Феликс не обращал на нее внимания и все время проводил со мной и с Космо на рыбалке. Мне нравится Феликс.
— И мне.
— А почему ты говоришь о Феликсе? Мы играем в сардины. Придвинься, Флора. В этом весь смысл игры.
Флора отпрянула.
— Дурацкая игра. Зачем это? А Феликс не хотел на ней жениться?
— Ну, как ты, наверное, заметила, — нет. Смешной парень Феликс. — Хьюберт притянул ее снова. — Сардины — это такая игра. Кто-то прячется, кто-то ищет, а когда найдут друг друга, все валятся в одну кучу. Она мне больше нравится, чем убийца.
— Убийца?
— Когда играешь в убийцу, все ходят, бродят, пока убийца не схватит кого-то за горло. — Он обхватил руками шею Флоры. — И тогда тот кричит. Да не кричи ты, глупая! — Флора задыхалась. — Я хочу, хочу прикоснуться к ямочкам над ключицами — Флора не дергалась, но ей становилось страшно. — Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю. — Хьюберт отпустил ее шею и снова положил руки на талию.
— Я не боюсь. — Его руки на шее показались ей огромными. Потом Хьюберт сделал
— Когда я увидел тебя у реки, мне очень хотелось и вот этого, — прошептал он, — ужасно хотелось.
Флора вырывалась.
— Нет, нет, нет, не надо, пожалуйста, не надо, моя мама, мама… — задыхаясь, в слезах, она вспомнила, как смотрела вниз со скалы тогда, в Бретани, и видела, как ее отец вот так же задрал платье матери, та натянула его на голову, легла на песок и раздвинула ноги…
— Эх, бедняжка-малышка. Давай я тебе вытру слезы, — Хьюберт нашарил в кармане носовой платок. — Меньше всего я хочу заставить тебя плакать. Я всегда считал, что твоя мать — это самое большое несчастье. Мэбс и Таши никак не называли ее, кроме как норова, потому что она не покупала тебе даже платьев.
— Да, — проговорила Флора. — Она и есть корова. Я ее ненавижу. Бланко, я не могу тебе это объяснить.
— Тогда не пытайся. — Хьюберт вспомнил Дениса и Виту, поглощенных друг другом, отгородившихся от всех, они совсем не походили на обычных родителей. Он нежно обнимал Флору одной руной, а другой прижимал носовой платок к ее щекам.
Флора прислонилась к нему и прошептала:
— Положи обратно.
— Что?
Она нащупала его руку и вернула ее на свою талию.
— Это потому, что я вспомнила свою мать, — сказала она.
— И?
— И моего отца. Они были… такие… тогда, на пикнике, ну когда вы плавали, и все это…
— Да?
Флора шепотом рассказала ему, что видела с вершины скалы, как ее родители…
— Я думала, они сошли с ума, — сказала Флора, — они делали что-то смешное. Я подумала, что если бы другие их увидели, то они бы тоже хохотали. А как ты думаешь, что они делали?
Не убирая руку с ее талии, Хьюберт трясся от смеха.
— Ох, Флора! О-хо-хо-хо! Ха-ха-ха! — в смехе он зарылся в ее волосы. — Ох, Флора, ох!
— Я так и думала, что ты будешь смеяться. И это я и вспомнила, когда ты… — Она разозлилась.
— Я смеялся не над твоими родителями, правда нет.
— Смеялся.
— Ну, чуть-чуть. Я думал, что они малость сексуально озабоченные. Я смеялся над тем, где они устроились, там же холодно. „И смеялся потому, что немножко ошарашен, — подумал он. — Ну, больше, чем немножко, просто ошарашен“.
— Устроились для чего? А что значит — сексуально озабоченные?
— Ну, этих слов тебе не следует употреблять. А что касается устроились… ну, этот шкаф — мы в нем тоже устроились. — Хьюберт уткнулся Флоре в шею, — ты так вкусно пахнешь, как несоленое масло. Ну что ты делаешь? Чего ерзаешь?
— Я поправляю свои панталоны. Ты их снял. И мне неудобно. — Хьюберт снова захохотал. — А в этом шкафу воняет, — обиженно сказала Флора, когда поправила платье.
— Ты права. Действительно воняет. Может, лучше вернуться к игре и пойти к остальным?