Орленев
Шрифт:
Доехал. Играет. Затем выясняется, что в момент появления телеграммы
г. Орленев действительно играл, но не в Берлине, а в Царевококшайске» 3.
** Год спустя для поездки в Берлин на тридцать спектаклей Художест¬
венному театру, по примерным подсчетам Немировича-Данченко, понадо¬
билось шестьдесят тысяч рублей.
«Гостиница дорогая, обеды дорогие, а до спектакля еще неделя.
Орленев мрачен, Назимова нервничает, предварительная продажа
на спектакль
ются в массе других. Сотрудники Рейнхардта, связанные с круп¬
нейшими периодическими изданиями, чтобы поддержать русскую
труппу, попросили самых известных репортеров встретиться
с Орленевым. Он по странной прихоти их не принял и сказал:
пусть они сперва посмотрят его спектакли, и тогда он поговорит
с ними об искусстве. Эта эксцентрическая выходка грозила те¬
атру настоящим бедствием — бойкотом прессы. К тому же выяс¬
нилось, что пьесу Чирикова уже перевели на немецкий язык и
в скором времени ее будет играть солидная столичная труппа.
С мрачным предчувствием пришли Орленев и его товарищи на
первый берлинский спектакль. Но вопреки опасениям народу со¬
бралось много, слушали хорошо, напряжение росло от акта
к акту. В четвертом акте, вспоминает Вронский, «раздались исте¬
рики», а по окончании действия «взрыв аплодисментов, крики
приветствий, многочисленные вызовы». Орленев торжествовал:
«Подождите, мы еще не то натворим,— говорил он.— Не дадим
в обиду русского актера».
А задача у орленевской труппы, действительно, оказалась не¬
легкой. Пьеса Чирикова и после переделки была разговорная, бо¬
лее информационная, чем художественная, очень специфичная
по бытовой окраске; она строилась на столкновении двух групп
еврейской бедноты в так называемой черте оседлости. Одни дер¬
жатся революционной программы (рабочий Изерсон говорит:
«Все гонимые люди разных племен идут за Марксом»), другие
ищут спасения в эмиграции. Спор длится долго, в разных и ме¬
няющихся эмоциональных интонациях; кончается пьеса сценой
погрома, где все участники действия, независимо от их убеждений,
становятся жертвами толпы озверевших люмпенов и мещан. Это
был один рядовой эпизод в той летописи белого террора, о кото¬
ром позже, в ноябре 1905 года, В. И. Ленин в статье «Приближе¬
ние развязки» писал: «Вести о побоищах, о погромах, о неслы¬
ханных зверствах так и сыплются из всех концов России... Где
только можно, полиция поднимает и организует подонки капита¬
листического общества для грабежа и насилия, подпаивая от¬
бросы городского населения,
стрекая избивать «студентов» и бунтовщиков...» 4. На фоне та¬
кой оргии черной сотни отдельные судьбы в драме Чирикова как
бы стушевывались.
Своего одержимого героя, молодого учителя с притязаниями
пророка и жалкой улыбкой неудачника, Орленев, как всегда,
играл почти без грима — только разлет густых бровей и клочок
бородки, но лицо актора при этом так изменялось, что даже На¬
зимова в первый момент его не узнала. Роль эта была сплошь
публицистической, и Орленев, опасаясь ее однотонности, восполь¬
зовался текстом Юшкевича, чтобы развить психологический, лич¬
ный мотив — мотив неразделенной любви. Но проповедь все же
брала верх над исповедью, и истерические монологи фанатика-
учителя наряду с овациями вызывали и протесты. В своей книге
Орленев рассказывает, как тогда в Берлине русские студенты из
среды революционной эмиграции упрекали его в выборе этой
лоскутной пьесы и неподходящей для него роли0. Он отмалчи¬
вался, не возражал, потому что его больной, униженный и нищий
герой казался ему прежде всего человеком страдающим. Надо
иметь также в виду, что мир, взятый у Чирикова — с большой
примесыо местного, локального «местечкового» колорита,— был
ему чужим, и в политический смысл спора враждующих сторон
в пьесе он не вникал; это была незнакомая ему материя, далекая
от круга его интересов.
В берлинском театре, на фоне уходящих ввысь оперных деко¬
раций, провинциальный часовой магазин — место действия всех
четырех актов драмы — выглядел совершенно неправдоподобно,
по успеху гастролей это нс помешало. Сочувственно отозвались
о русском спектакле несколько знаменитых берлинцев, и среди
них Август Бебель (Вронский пишет, что этот патриарх немец¬
кой социал-демократии в антрактах, стоя у оркестра, усердно
аплодировал после каждого акта). Более сдержанную позицию
заняла пресса; в отзыве очень влиятельной в те годы «Берлинер
гагеблат» говорилось, что к выступлениям орленевской труппы
берлинцы отнеслись как к раритету, потому что видеть «русское
искусство в Германии приходится очень редко». Назвав игру гаст¬
ролеров вполне удовлетворительной, выделив среди них Орленева,
газета писала, что зрителям-соотечсственникам «как сама пьеса,
так и ее исполнение, очевидно, понравились», и они награждали
актеров после каждого акта «привычными в их стране громовыми