Орлиное гнездо
Шрифт:
Они долго целовались, обнимались, плакали. Штефан плакал, как и Василика, и не стыдился этого.
А потом Василика отстранилась от своего господина и прошептала, потупившись:
– Я готова… Если ты хочешь… в самом деле…
Штефан быстро посадил ее на диван, сам сел напротив и спросил, изумленно и строго:
– Что?
– Меня… Ребенка, - Василика подняла лицо на турка. У нее был горящий взгляд подвижницы, темные глубокие глаза, столько раз смотревшие на него с икон.
Штефан улыбнулся – и, взяв руки подруги,
– Нет, - твердо сказал он. – Пока нет, моя дорогая.
– Я не могу думать, что мы разлучимся и у меня ничего от тебя не останется, - сухо, горестно прошептала Василика.
Тут Штефан изумился и разгневался. Схватил ее за плечи.
– И ты думаешь, что я тебя отпущу… с моим семенем?
Василика дрогнула, ахнула от страха; но Штефан уже раскаялся в своем порыве и прижал ее голову к груди, целуя ее волосы.
– Прости… Мы не разлучимся, что бы ни случилось, - шептал он. – Даже не думай!
Потом взял ее на колени и сказал, уже улыбаясь:
– Если бы ты знала, как я рад услышать такие слова!
Василика зарделась, прячась от его взгляда; она вдруг поняла, что только что подарила этому человеку право на всю себя.
– Я хотела… чтобы ты утешился, - прошептала она, с запинкой, с улыбкой робости. – Я видела, как тебе тяжело!
Тут она испугалась, что стряслась неведомая беда; Штефан качнул головой, поймав ее взгляд.
– Все хорошо, - сказал он. – Я вижу тебя – и уже счастлив.
А вот она была грустна.
Штефан снял Василику с колен и опустил на ложе. Она закрыла глаза. И он утешил ее, как умел лучше всего, – любовная страсть отнимала силы и радость у многих мужчин, но эти силы и радость переходили к их женщинам. Хотя сам Штефан блаженствовал, что бы ни делал со своей возлюбленной.
Потом он хотел уйти, но Василика не пустила.
Очень твердо, как сегодня предложила ему всю себя, невольница схватила пашу за рукав и окоротила:
– Расскажи мне, что у тебя с братом и со всем прочим!
Она говорила шепотом, и по-валашски; но Штефан сразу встревожился. Хотя кто мог здесь их подслушать? Не служанка же!
Он опять сел около Василики и шепотом поведал ей, что можно было поведать. Она слушала серьезно, спокойно, кивала. Как будто про себя продумала уже все, что ее покровитель мог предпринять.
Штефан даже досадовал на такую прозорливость. И ему, и ей легче и приятней было бы, окажись Василика глупей, покорись Василика всецело его чарам – но такая женщина не увлекла бы его. Сейчас перед ним была подруга, которая не хуже него сознавала, чего они могут ждать друг от друга.
– Значит… тебе останется или здесь отречься от меня, или бежать со мной, - убийственно спокойно сказала валашка наконец. Взглянула на любовника и качнула головой. – Но ты со мной не побежишь.
– Никуда мы не побежим, - сказал Штефан.
Василика улыбнулась, не глядя на него.
– Теперь я вижу, почему
– Прекрати!
Он стиснул зубы и прижал ее к себе.
– Я клянусь… вот, видишь, я клянусь своей жизнью и жизнью моей матери, что женюсь на тебе, - задыхаясь, прошептал Штефан. – Никакая мать и никто другой нам не помешает! Вот только решим все с Андраши!
Василика опустила ресницы. Она улыбалась, а в сердце сидела боль, которую было никак не вынуть.
Штефан хотел еще что-то сказать… но ему нечего было сказать; он только поцеловал подругу, которая никак на это не ответила, и, поднявшись с дивана, быстро покинул комнату.
========== Глава 94 ==========
Граф Андраши сидел ночью в своих покоях, за письменным столом – без сна, один: ему привычно было это бессонное одиночество, в действительности заполненное до отказа призраками прошлого и настоящего. Будучи один, большой белый паша в действительности вел самые страшные войны: за свою душу – и за души и судьбы тех, кто вверился ему.
– Нет, - прошептал византийский принц, схватив в обе горсти свои золотые локоны. – Я так не поступлю… Ты не знаешь меня - и не одолеешь меня…
Он поднял голову и воззрился на ту, которую видел в черной пустоте своей спальни. Протянул руки к этой потусторонней угрозе; но скрюченные пальцы схватили только воздух. Однако Андраши улыбнулся, сверкая глазами и раздувая ноздри, как будто одержал победу.
– Я знаю, что мы можем так же властвовать вами, как вы нами, - знаю благодаря тебе! – страстно прошептал граф.
– О да, мы едины, в жизни и в смерти! И я возьму тебя, потому что я – твой природный господин!
Андраши встал со стула и вдруг пошатнулся; белый свет в окне озарил его, явив хрупкость, беззащитность этого могущественного человека – и вдруг он повалился на колени, а потом и навзничь, как будто неведомые прочим силы поразили его за неведомое прочим святотатство. Он захрипел, закашлялся, подняв длиннопалую бледную руку и повернув лицо к двери, словно в тщетной безмолвной мольбе о помощи, – а потом уронил руку снова и застыл.
Венгр долго лежал так, точно в глубоком обмороке, разметав золотые волосы и светлые шелковые домашние одежды по темному ковру. Только слабые колыхания груди под халатом выдавали, что он еще жив. Потом в коридоре скрипнули половицы, и белый рыцарь зашевелился, но встать сам не смог.
Вошел мальчик.
Турчонок застыл на несколько мгновений при виде простертого господина – а потом подбежал к нему и ловко обхватил графа за плечи, помогая сесть. Андраши улыбнулся: он был трогателен в эту минуту. – Спасибо, - одышливо прошептал граф, поведя голубыми глазами на слугу. – Дай мне пить, Юнус.