Орлята
Шрифт:
— Теперь жди в гости карателей, — сказал Ковалев. — Нужно менять место.
— Уже летит, — кивнул на небо Булочка.
— Воздух! — сказал Ковалев.
Коля схватил железный шкворень и ударил по каске, висевшей на суку. По лесу прокатился глухой звук. Тотчас откликнулось эхо. Партизаны укрылись за деревьями. Немецкий разведчик низко прошел над поляной. Блеснули черные с желтым кресты. Самолет, накренив крыло, скрылся за вершинами сосен.
— Пальнуть бы ему из автомата в пузо, — негромко сказал Коля. — Живо сковырнулся бы.
— Пальни, — подзадорил Булочка.
Коля посмотрел
— Нечего судьбу пытать, — сказал он. — Будем перебазироваться в Лошанские горы.
Командир медлить не любил. Партизаны в десять минут собрали свои немудреные пожитки. Отряд Ковалева был небольшой. Всего восемнадцать человек. Коле досталось нести котел, в котором Аглая варила кулеши. Партизаны гуськом двинулись через лес, вдоль болота, и вовремя. Дозорный сообщил, что рота карателей, вооруженная ручными пулеметами и минометом, с собаками пробирается по направлению к лагерю. Шоссе блокировали бронетранспортеры. Немцы на этот раз решили во что бы то ни стало рассчитаться с партизанами.
Впереди Коли вышагивал Василь. Он был нагружен, как верблюд. На плечах покачивался огромный тюк. Сверху к тюку был привязан маленький медный самовар. Этот самовар прошел с партизанами сотни километров. Его берегли. Он напоминал о родном доме, мирной жизни. Когда возвращались с боевого задания, Аглая вздувала самовар и поила усталых людей кипятком, заваренным какой-то пахучей травой.
Мягкий мох под ногами пружинил. Березы и осины стояли во мху тихие, настороженные. С болота доносились крики птиц. Трясина, будто живая, дышала, кряхтела, зевала. Шли молча, без привалов. Котел, который сначала показался легким, с каждым километром становился тяжелее. Коля ворочал лопатками, подбрасывал его выше, но ничто не помогало. Коля даже подумал, — не положил ли Булочка шутки ради чего-нибудь в котел? Кусты цеплялись за ноги, колючие еловые ветви так и норовили сунуться в глаза. Автомат тянул шею вниз. Тюк на спине Василя стал крутиться, как патефонная пластинка, а самоваров стало четыре. Коле захотелось бухнуться головой вперед в мох и лежать. Пахнет так, что голова кружится и подташнивает. Деревья запрокинулись, мох заткнул нос, глаза...
— Хмель это болотный, — услышал вдруг Коля. Он открыл глаза и увидел над собой лица партизан. Лица были неясные, расплывчатые.
— Нагрузили парня, — откуда-то издалека донесся басистый голос Василя. — Один котел полпуда потянет.
Коля помотал головой, сморщился и чихнул. Как это случилось? Упал в мох и даже не заметил.
— Давай котел, — сказал Булочка. — Полегче будет. Коля встал. Голова перестала кружиться.
— Я сам, — упрямо сказал он и, подбросив котел повыше, зашагал за длинным Василем.
Болото с хмелем и пахучим вереском осталось позади. Началась гористая местность. Это и есть Лошанские горы. Могучие здесь росли сосны и ели. Чтобы увидеть макушку, нужно голову запрокинуть. Идти стало легче. В воздухе послышался знакомый гул. Разведчик! Партизаны укрылись в кустах. Самолет пролетел стороной.
Сделали привал. Потом снова шли. Долго. Часа три. И наконец в гуще глухого соснового бора Ковалев остановился, потер ладонью лоб и сказал:
— Тут будет лагерь.
От
— Кто ее знает... Как там в Руднице? — сказал Булочка. Он был в группе за старшего.
— Схожу? — предложил Коля. — Меня там не знают.
Булочка задумался. На Колю можно было положиться, но мало ли что может случиться. Парень горячий, увидит немцев, сорвется с постромок, чего доброго, как Нина... А потом, нужно было подпольщице передать пакет с листовками. Коля подпольщицу не знал.
— Все вместе пойдем, — решил Булочка. — Через лес.
В лесу было тихо. С деревьев срывались желтые листья и падали на землю. Над головой потемнело небо. Коля поплотнее запахнул на груди пальтишко, подпоясанное брезентовым ремнем. Осень пришла холодная, дождливая. Несколько дней назад партизаны (с ними был и Коля) спилили двадцать столбов. Связь Старопольской комендатуры с Осьминым была прервана. Столбы все еще валялись вдоль дороги.
Вот и Рудница. Темные молчаливые избы нахохлились над соломенными крышами. На улице ни души. Партизаны остановились под березой.
— Вроде никого, — сказал Булочка, внимательно осматривая дома.
— Кто знает, — пожал плечами Василь. — К старосте Романову надо наведаться... Эта сволочь давно пулю заработала.
— Шесть человек немцам выдал, — сказал Булочка. — Вся деревня стонет... Верно, хватит предателю гулять по белу свету!
У третьей от края избы остановились. Булочка подошел к окну, спрятавшемуся в гуще голых сиреневых кустов, постучал пальцем.
В сенях хлопнула дверь, и на крыльце показалась женщина. Яков вытащил из-за пазухи сверток, передал ей.
— Немцы есть? — спросил он.
— Не слышно, — сказала подпольщица.
Она ушла. Партизаны дворами двинулись к большому дому старосты. Окна занавешены. Василь нащупал в кармане гранату, сказал:
— Гостинец ему... в форточку.
— Легкая смерть, — тихо сказал Булочка. — Пусть знает, от чьей руки сдохнет.
Они обошли дом кругом. В хлеву завозился, закряхтел боров. Негромко мыкнула корова. Василь поднялся на крыльцо, постучал рукояткой парабеллума в дверь. Староста даже не спросил, кто стучит, сразу отворил. Увидев партизан, широко ухмыльнулся:
— Лесные гости... Заходите, молочком угощу.
Василь не успел поднять пистолет. Староста отпрыгнул в сторону, а из темных сеней хлестнула автоматная очередь. Василь выронил парабеллум, схватился за грудь и, скрипнув зубами, рухнул на ступеньки. Булочка и Коля отскочили от двери.
— Беги, Коля! — сказал Яков. Он неловко левой рукой достал из кармана пистолет и выпустил несколько пуль в темный провал сеней. Там что-то загремело, покатилось по полу. Только тут Коля заметил, что правая рука Булочки висит вдоль тела, а по пальцам стекает кровь.