Орнуэл. Восход Алой Луны
Шрифт:
– В мою защиту скажу, что я был немного пьян. Очень пьян, если по правде… Поспорил с дураками в таверне, что обчищу Фарона, а эти предатели оповестили стражу.
Соловей пожал плечами и весело и заразительно рассмеялся, так что шериф Тейлгрим неожиданно потеряла твердое самообладание и улыбнулась. Что-то было в этом воре, что-то необычное, что располагало к нему людей. Была ли это хитрая, но все же открытая улыбка, или блестящие из-под нахмуренных бровей темные глаза, превращавшие врага в друга, или же звонкий голос, напоминавший пение птицы, Соловей вызывал доверие в любом собеседнике, даже если тот знал, что пред ним изворотливый пронырливый вор.
– Ты совсем
– Дорогая моя, в этом-то и суть! Все эти кольца, браслеты, серьги, какой вор станет вешать на себя весь этот хлам? Вор должен выглядеть скрытым и неприметным? Глупости! Вор должен выглядеть так, чтобы никому и в голову не пришло, что он вор, – и Соловей лукаво подмигнул. – Смотри, был у меня один случай, шериф. Залез не в тот карман, с каждым случается. Когда обворованный обернулся – огромный бугай был, как скала – за ним стоял я и какой-то несчастный крестьянин. Так вот эта детина решила, что я уж никак не могу быть карманником – в моих ушах больше золота, чем в его кошеле! Самое тяжелое было не смеяться, когда этот бугай схватил недоумевавшего крестьянина!
Соловей так расхохотался, что Рейвен вновь не сдержала улыбки.
– А серебряная подкова на шее, это тоже для отвода глаз?
– Не, подкова – это личное, – неожиданно твердо ответил тот. – А что у тебя за история, шериф? Для правой руки богатейшего человека в городе ты не выглядишь слишком уж счастливой, уж я-то разбираюсь в людях.
Женщина резко умолкла и помрачнела, чрезмерно грубо ткнув вора в спину.
– Не твое дело. Поместье за поворотом. Даже думать не смей о побеге.
– Сбежать и пропустить разговор с самим графом? Да никогда!
Через несколько минут они вошли в охраняемое стражей здание и поднялись по огромной парадной лестнице в кабинет Руфуса Фарона, который в тот момент как раз аппетитно поедал голубиный паштет, заедая его хлебом.
– Я привела вора, как Вы просили, господин, – шериф Тейлгрим подтолкнула Соловья внутрь, и тот чрезмерно вежливо поклонился.
Фарон кинул хлеб на блюдо и привстал, чтобы рассмотреть недавнего пленника.
– Так это и есть тот умник, что залез в мою спальню посреди бела дня? Его надо было повесить не за воровство, а за ослиный ум! – и граф торжествующе засмеялся, а затем набрал полный рот паштета и с чавканьем продолжил: – Так как зовут тебя, вор?
– Вора зовут Соловьем, – поклонился вор еще ниже, словно не замечая оскорблений, и тайно обвел комнату взглядом в поисках чего-то ценного.
– Соловей? Даже имя дурацкое… Это же птица такая? У меня в паштете тоже… птицы. Бесполезные твари, только в еду и годятся. Вот лошади, это твари хорошие – пару золотых за хорошего коня дают, а то и больше.
– Говорят, в Скиннии за певчего соловья дают куда больше, – усмехнулся вор, все еще согнувшись в низком поклоне.
– А еще в Скиннии едят людей, выращивают соль в пустыне и ездят верхом на странных волосатых животных, – Фарон отрыгнул и похлопал себя по толстому брюху, отчего Соловью почему-то вспомнились свиньи, которые после купания в грязи выглядят так же отвратительно. – Скажи, вор, если ты пьяный пролез ко мне в поместье, миновал всю мою охрану, открыл все двери и все замки и не попался на глаза шерифу Тейлгрим, сумеешь ли ты пробраться в дом несколько больший, чем мой?
Соловей наконец разогнулся и медленно приблизился к столу графа, глаза его горели азартом.
– Меня зовут Соловей, а Соловей – лучший вор во всем Орнуэле, даже во всей Лоттерне и всей Империи! Я могу пробраться куда угодно, хоть к самому принцу-регенту!
Фарон привстал, оперся обеими руками на стол, приблизился к Соловью своим шершавым, изуродованным оспой лицом.
– К принцу, говоришь? Что ж, Соловей… Хочешь сохранить голову на плечах?
– Мне обязательно отвечать на этот вопрос? – без особого страха спросил тот, и Фарон раздраженно фыркнул.
– Читай… Ты же умеешь читать, вор?
Он придвинул Соловью плотный лист с гербом дома Фарон. Тот склонился над столом и быстро провел взглядом по строчкам.
– Приказ о моей казни? – выгнул выразительную бровь он.
Рейвен подошла сзади и забрала у него бумагу.
– Да, вор. Ты послужишь господину Фарону, и этот приказ отправится в камин. А чтобы ты не вздумал сбежать, – она резким движением сорвала с его шеи серебряную подковку, – я заберу у тебя это.
Соловей сразу нахмурился и хрустнул пальцами. Угроза казни не пугала его, он был уверен, что выпутается из любой ситуации. Но возможность навсегда потерять то единственное, чем он действительно дорожил, заставила его принять наконец серьезный вид.
– Что я должен сделать?
Фарон довольно осклабился.
– Прокрасться к принцу-регенту Магнусу и раздобыть то, что поставит этого мерзавца на колени!
Порт Аверы был оживленным местом, скорее всего самым оживленным во всем городе. На пристани длиной примерно в километр стояли пришвартованными множество судов, в основном торговых, а также бессчетное количество маленьких лодочек, снующих между кораблями. Прямо за пристанью начинался знаменитый аверинский рынок, разделявшийся на рыбный рынок, базар, и королевский рынок. Первый располагался в самом конце порта и занимал наибольшую площадь из всех трех. Грязные торговые лотки, переполненные ужасно пахнущей рыбой, бочки с рыбьими потрохами, стоившей лишь две бронзовых монеты за миску – обычная еда городских бедняков. Продукты, которые долго лежали на базаре и начинали портиться, продавались на рыбном рынке за те же две бронзовых монеты, и люди все равно благодарно платили за эту гниль, потому как ничего другого позволить себе не могли. Налоги графа Фарона лишили людей последних радостей жизни, и никогда еще товары рыбного рынка не пользовались таким спросом.
Сразу после этого начинался базар – часть Аверинского рынка, где можно раздобыть все, что угодно, от еды до оружия, и, что немаловажно, на базаре всегда можно было порядочно поторговаться и изрядно пошуметь. Пекари предлагали хлеб по стоимости, начинающейся с десяти бронзовых, и, если есть по кусочку в день, одной семье хватало его на неделю. Правда, к концу недели хлеб обычно черствел или покрывался плесенью, но все же лучше заплесневелый хлеб и суп из коровьего хвоста с капустой, чем то, что можно было купить на рыбном рынке. На базар выходило несколько домов, огороженных высоким забором. В одном из них располагался знаменитый по всему Орнуэлу трактир «Пристанище моряков» – бордель, посещаемый почти всеми моряками, попадавшими в Аверу.
Далее начинался королевский рынок. Это были десятки маленьких магазинчиков, торгующих всевозможными товарами, зачастую привезенными из Лоттерны. Здесь продавали почти исключительно гномы, потому как их товары славились своим особым качеством. В наиболее успешных лавочках торговали даже работами из Флора, что, разумеется, тщательно скрывалось. Конечно, любовью гномы все равно не пользовались, а «Королевский указ о гномах» действовал по всему королевству, лишая гномов почти всех прав, но привыкшие к такому обращению за долгие годы гномы все равно оставались довольны существованием.