Орудия войны
Шрифт:
— Полтора года…
— Тогда вы, возможно, знаете, как в этих краях обходятся с доносчиками, — это было верно про Моршанск, но Саша понадеялась, что здесь такие же нравы, ну или доктор поверит в это. — Если ваши родные сообщат в полицию, вас это едва ли спасет — у нас быстрые лошади. А им уже никто не сможет помочь. То же самое, если вы сделаете что-то глупое по дороге через город. Постарайтесь попрощаться с ними так, чтоб они ничего не заподозрили. Я убираю пистолет в карман, видите? Но с предохранителя не снимаю. И стреляю я быстро.
Все это было
Вышли они через двадцать минут. Доктор собрал две большие сумки. Вопреки обстоятельствам, о своих будущих пациентах он начал заботиться уже сейчас. Сцену его прощания с родными Саша наблюдала пристально, но надеялась, что сможет не вспоминать никогда — столько тепла и доверия было в семье, которую она только что разрушила.
Маршрут отхода был продуман заранее, и Саша надеялась, что эти темные грязные улочки никто патрулировать не станет. Они прошли уже две трети пути — днем отсюда лес был бы уже виден. И тут впереди появился свет. Четверо вооруженных людей. Патруль.
— В переулок, быстро, — прошептала Саша так твердо, как только могла. — Один звук — и я пристрелю вас.
— Стреляйте, — сказал доктор спокойным, почти отрешенным голосом. — Вы знаете, что патруль услышит выстрел, и тогда вам не скрыться. И мертвый врач никому уже не поможет.
— Мертвый врач не вернется к своей семье.
Уже слышен был топот сапог. План строился на том, что здесь не будет патрулей… или что ей удастся доктора запугать… или на чем, черт возьми?
— Лучше смерть, чем ваша братоубийственная война. Но мы еще можем оба остаться в живых. Хоть вы и угрожали моим детям, я не держу на вас зла. Уходите. Я вас не выдам, обещаю. Но моя жизнь принадлежит мне, я и не позволю…
Глухой удар. Доктор упал бы на землю, но возникший из темноты Лекса подхватил его, швырнул на обочину, быстро нырнул туда сам. Саша забрала сумки и последовала за ним. Вжалась в землю. Пальто из британской шерсти впитывало жирную, пахнущую навозом грязь.
Патрульные с керосиновой лампой поравнялись с ними. Один насвистывал популярный мотивчик. Другой кинул на обочину окурок, приземлившийся аккурат рядом с Сашиным лицом. Солдаты прошли мимо, не задержавшись. Через три минуты их шаги стихли.
— Пронесло, — прошептал Лекса. — Уходим, быстро.
— Ты не убил доктора?
— Не, приглушил только малость. Дышит, вона.
Рыжий детина без видимого усилия перекинул не такого уж хлипкого доктора через плечо. Саша взяла сумки.
— Я никому не скажу, — пообещала она, — что ты нарушил приказ.
— А я никому не скажу, какой ты отдала дерьмовый приказ. Чуть не сгубила все дело. Только не надо так больше, комиссар.
Глава 23
Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург
Ноябрь 1919 года
НевыразимаяСаша подняла глаза от поэтического сборника. Донченко срочно вызвал ее в Петроград на эту встречу, а сам опаздывал уже на полчаса. Хорошо хоть день выдался не по-ноябрьски солнечный. Обрадовавшись последнему, скорее всего, погожему деньку, в Таврический сад высыпали гуляющие. Среди них хватало девушек разного возраста, сидящих на лавочках с книжками и изо всех сил придающих себе романтический вид. На их фоне Саша не особо привлекала внимание, хотя уже начинала подмерзать — петроградское солнце обманчиво.
Саша приехала на ночном поезде и все утро отмокала в ванне, пытаясь смыть с себя запахи леса, дыма и крови. Разбуженный Вершинин сам поджарил ей полдюжины яиц и сварил кофе. Сказал, что она позорит их почтенное семейство: смотрится так, будто брат морит сестрицу голодом. И действительно, подобранная в сентябре по фигуре одежда теперь висела на ней, как на огородном пугале.
С помощью завивочных щипцов и косметики удалось принять вид если не изящной столичной барышни, то хотя бы слегка отчаявшейся провинциальной старой девы. Такие как раз и сидят в парках с томиками стихов, причем садятся на краю скамейки, оставляя рядом с собой место для такой же, как они сами, одинокой души.
Вся комната напоена Истомой — сладкое лекарство! Такое маленькое царство Так много поглотило сна.Маскировка сработала на ура — через десять минут к Саше подсел отставной военный с разговорами о погоде и столичной архитектуре. Пришлось отпугивать его излишне выразительным чтением стихов, завысив голос на полтора тона для усиления эффекта.
Донченко подошел по аллее и сел рядом с Сашей. Он скверно выглядел. Костюм его был измятым и несвежим. Тени под глазами выдавали бессонную ночь, и, похоже, не одну.
Гуляющие тем временем все прибывали, людным местом оказался Таврический сад. Солидный мужчина в приличном костюме сел на соседнюю скамейку и развернул газету. Мимо медленно проследовала чудаковатая парочка держащихся за руки влюбленных.
Саша хотела заговорить, но осеклась: девушки с томиком стихов первыми беседу не начинают. А Донченко молчал. Секунды тянулись мучительно долго.