Оружие Вёльвы
Шрифт:
Однако Снефрид с облегчением видела, что он уже взял себя в руки.
– Эту нить нужно сжечь. Костер Середины Лета для этого лучше всего подходит. А тебе я советую охладиться, – она кивнула на озеро.
Эйрик не сразу ответил. Взгляд его снова прошелся по ее телу.
– Ты стала не совсем такая, – сказал он именно то, что Снефрид давно ожидала услышать. – Но так мне больше нравится. Подождешь меня?
Снефрид благосклонно кивнула. Когда-то Хравнхильд обещала ей полную власть над ним – как у настоящей законной королевы. Эйрик явно не из тех, кто легко отдает власть над собой, но раз уж судьба связала их вот
И никогда еще она не проводила ночь Середины Лета так бурно!
Глава 3
На обратном пути от озера Эйрик довольно долго молчал, а потом, когда впереди показались крыши усадьбы, вдруг сказал:
– Ты очень мудро поступила, что изменила облик. Стала… такой, – он повернул голову и еще раз окинул Снефрид выразительным взглядом с головы до ног. – Если бы ты осталась прежней, то даже глупцы догадались бы, кто ты. Если бы меня сопровождала в походе пожилая женщина, она не могла бы быть никем, кроме той, что держит нити моей судьбы. И тогда все, кто желает зла мне, попытались бы причинить зло тебе. Мне пришлось бы охранять тебя… как собственные глаза. А теперь любой, кто тебя увидит, подумает, что ты просто моя наложница.
– Но твои люди видели меня в маске, – напомнила Снефрид, легким смехом стараясь скрыть смятение.
На самом деле еще ничего такого не случилось, но в глазах людей она оказалась в положении «одураченной», то есть обесчещенной женщины, которое всю жизнь презирала.
– А мы скажем, что ты изначально такой и была, просто скрывалась от кого-нибудь… Может, я похитил тебя у мужа? – Эйрик поднял брови.
– О нет, – Снефрид закатила глаза, – лучше сказать, что я скрывалась от людей, которые требовали с меня денежный долг!
– Можно и так. Правда, не знаю, что это за долг, какого я не смог бы выплатить, но…
– Но никто не имеет права лезть в твои дела! – весело напомнила Снефрид.
В ней кипела шальная радость: от удачного избавления от маски, от того впечатления, которое произвело на Эйрика это превращение, от чувства, что они с ним поладят.
– Именно.
Они прошли еще немного. Снефрид отметила про себя: Эйрик и правда очень неглуп, хоть и не похож на мудреца. И пусть ей было неприятно оказаться на положении, которое обычно называется «рабыня конунга», оно было куда менее опасно, чем почетное звание вирд-коны.
– Правда, если ты моя наложница, то люди должны видеть, что мы спим вместе, – добавил Эйрик чуть погодя.
– Но не в усадьбе же, набитой народом, как бочка с рассолом – селедками! Мы можем ходить куда-нибудь в рощу…
– Если у меня будет на это время…
– А если не будет, то и вопросов никто не задаст. Эйрик, – строго сказала Снефрид, поворачиваясь к нему, – я рада видеть, что ты вырос таким предусмотрительным, но ты все же не забывай, что я – твоя вирд-кона! И я здесь вовсе не для того, чтобы тебя ублажать как наложница! Хоть я теперь и выгляжу молодой женщиной, в душе я – старая пряха, которая держала тебя на руках, когда ты был крохотным вопящим комочком, не больше котенка! Не забывайся и не серди меня!
– Ну ладно, ладно… – Ей показалось, что Эйрик подавил ухмылку. – Ты сама виновата – незачем было делаться такой красивой.
– А ты хотел бы опозориться, таская с собой некрасивую
– Это будет очень правдоподобно!
– Более того, мой друг, – Снефрид остановилась и с трогательной улыбкой взглянула на него, – это будет чистая правда!
Обезоруженный этой насмешливой, едва заметной улыбкой, чуть приподнимавшей уголки ярких губ, Эйрик хотел было ее поцеловать, но Снефрид увернулась и устремилась вперед, к усадьбе.
Остаток этой ночи Снефрид провела в женском покое, а уже назавтра войско покинуло Ольховый остров. Впереди Эйрика ждали проливы, ведущие к вику Бьёрко и конунговой усадьбе на острове Алсну неподалеку от него. Зная от Снефрид, что новая конунгова вирд-кона избрана и здоровье старика Бьёрна, что бы тот под этим ни понимал, восстановилось, Эйрик посчитал себя вправе начать войну, не теряя времени на новые переговоры с Олавом.
Снефрид и Мьёлль со всеми их пожитками плыли на корабле Эйрика – «Змее» на пятьдесят весел. Сидя бок о бок на корме, ниже сидения кормчего, они едва верили происходящему; Мьёлль заранее тряслась от страха, а Снефрид чувствовала скорее воодушевление. Рассудок ее помнил – они идут на войну, – но душа ликовала, разделяя чувства дружины. Она никогда еще не бывала на таком огромном корабле и саму себя чувствовала кем-то вроде повелительницы морской стихии, оседлавшей исполинское чудовище, отчего в душе все кипело и хотелось смеяться.
Эйрик стоял на носу, глядя вперед, в проливы, где ждало их войско Бьёрна. Большинство его людей были в кольчугах и шлемах, но он сейчас был раздет до пояса, рядом лежала довольно длинная, до колена, куртка из медвежьей шкуры. Ее рукава кончались чем-то вроде варежек, тоже из шкуры, с пришитыми когтями, так что когда он брался за оружие, будучи одет в эту куртку, казалось, что древко секиры сжимают настоящие медвежьи лапы. Ветер развевал его длинные светло-рыжие волосы, перед собой он держал свой щит и нараспев повторял одиннадцатое заклинание Одина – то, что оберегает воинов в битвах, призывает к ним защиту валькирий, отгонят стрелы и затупляет вражеское оружие. На внутреннюю поверхность щита были нанесены руны Соул, Альгиз и Ансуз – руны Альвхейма, валькирий и Одина. Гребцы, сидя спиной к Эйрику и лицом к Снефрид, то и дело бросали на нее взгляды, выражавшие убеждение, что светлый Альвхейм и благие силы альвов уже здесь, с ними.
Дул ветер, трубили рога, один хирдман возле мачты размеренно бил в большой бубен. В одном ритме с ударами бубна Эйрик выпевал каким-то особым низким голосом короткие строки заклинания, где Снефрид разбирала только имя Одина. Порой слова человеческой речи сменялись рычанием и ревом. Протяжное пение, подкрепленное ударами бубна, подчиняло гребцов, вовлекало в свой ритм. Лица их делались отрешенными и вместе с тем воодушевленными – Один овладевал их душами, сам дух воинственности и бесстрашия. Ярость берсерков – не что иное как одержимость Одином, растворение человеческого духа в божественном, а уж Один сообщает человеческим телам звериные способности. Три имени его – медвежьи: Бруни-Бурый, Хрёд-Рычащий и Йольф-Медведь. Становясь медведем в бою, вдохновенно-одержимый становится Одином…