Оружие Вёльвы
Шрифт:
Завидев «госпожу кормилицу», к ней приблизился Вальди – оружничий Эйрика, она его уже знала, – и почтительно предложил миску каши.
– Попроси конунга подойти ко мне, – велела ему Снефрид из-под маски.
Услышав, что госпожа зовет, Эйрик из вежливости надел рубаху, лежавшую рядом с ним, и подошел. Знаком Снефрид предложила ему сесть на мох перед нею.
– Посиди со мной, Эйрик, – ласково и немного насмешливо, как говорила с нею Хравнхильд, сказала она. – У меня еще не было случая как следует тебя разглядеть. Ты так вырос! – Она засмеялась будто в удивлении. – Расскажи мне, как ты жил. Я кое-что слышала от твоей матери, но я бывала у нее только раз в год, на йоль. Помню, как-то у нее рассказали, будто лет пять или шесть назад ты разбил каких-то викингов, кажется, их вождя звали Стюр Одноглазый.
– Да, было такое, – Эйрик кивнул. – Шесть лет назад… Этот Стюр был человек очень известный. Родом он норвежец, и кажется, даже был конунгом в своем фюльке, но потом его земли понадобились Харальду сыну Хальвдана, и сражение ему Стюр проиграл. Даже лишился глаза в битве, но он был еще слишком молод, чтобы сдаться. И тогда он сказал, что отныне станет конунгом широкосинего моря, никогда не станет ночевать под закопченой крышей и все такое. Набрал себе дружину таких же отморозков, из обиженных Харальдом, у кого на земле ничего не осталось, и стал разбойничать. Поначалу, говорят, нападал только на корабли и земли людей Харальда, а потом на кого попало, и скопил немало сокровищ. Не боялся он ни людей, ни богов, даже святилища, говорят, грабил. До Уппсалы, конечно, ему было не добраться, а вот в Каупанг он однажды наведался в тамошнюю священную рощу. А уж курган какой-нибудь старый вскрыть ему было что орех разгрызть. Я тебе покажу, у меня на Ольховом острове, где все вещи, есть один меч из той добычи, я думаю, Стюр его из могилы и добыл. Сейчас таких никто не делает. Он похож на франкский, как куют на Рейне, но у него яблоко рукояти отделано красной эмалью и гранатам, все красное и блестящее, как кровь, и сбоку приделано как бы кольцо. Но оно ни для чего не нужно, а говорят, если коснуться раны этим кольцом, то она исцелится. Не знаю, правда или нет. Клинок тоже отличный, по долу идет узор. Только я им не пользуюсь, он для меня коротковат…
Эйрик рассказывал неторопливо, не как любитель поболтать, но уверенно, как человек, знающий, что хочет сказать. Снефрид на самом деле была рада узнать получше, что за случай привел в их края сначала Хаки, а потом Вегарда. Пока она ела осторожно кашу, отвернувшись и немного сдвинув маску вверх, Эйрик рассказывал про свое столкновение со Стюром: после него знаменитый конунг-разбойник отправился на дно своего владения, широкосинего моря, уступив славу Эйрику – человеку, весьма на него похожему, строго говоря.
– О Фрейр! – Рассказ и правда поразил Снефрид. – Но если это произошло шесть лет назад, то тебе было всего двадцать!
– Да, так выходит. Альреку восемнадцать, а Сигурду семнадцать. Он к тому времени был уже человеком опытным, но Один решил призвать его к себе… У него ведь не было своей вирд-коны? – Эйрик бросил на маску Снефрид короткий вопросительный взгляд.
– Я гадала заранее, еще когда твоя мать тебя носила. – Здесь Снефрид могла рассказать ему чистую правду, которую знала от Хравнхильд. – И руны сказали, что ее первый ребенок вырастет выдающимся человеком, проживет долгую жизнь, станет конунгом, будет иметь обширные богатые владения и многочисленное потомство. Когда ты родился, я призвала Фрейю и норн, и они привязали твою нить к палатам луны. По этой нити сошла спе-диса, та, что относит мои заклятья к Ясеню и врезает в его кору. Но для твоих братьев сделать того же не удалось. Им не была суждена такая же славная судьба. Но если Сигурд добился славы собственной доблестью и был избран валькирией, нам не стоит его жалеть.
Снефрид заметила, что во время разговора Эйрик не смотрит ей в лицо – то есть в маску, но бросает внимательные взгляды на ее тело. Сначала она удивилась и даже слегка встревожилась. А потом сообразила. Будучи взрослым, он виделся с Хравнхильд один раз – девять лет назад. Но ее лица не видел – на ней была эта же маска. Зато все остальное, надо думать, видел. И это все остальное сейчас пытается узнать. Снефрид пробрала тревожная дрожь. Она плохо помнила, как выглядела Хравнхильд девять лет назад. Та не растолстела, не стала горбатой, но, конечно, юной стройностью и тогда не отличалась. Грудь у нее всегда была побольше. Что если Эйрик все-таки разглядит разницу?
Ну что ж, раз опасность существует, лучше идти ей навстречу, не дожидаясь, пока сама подкрадется. Хравнхильд наверняка рассуждала бы именно так.
– Ты хорошо помнишь тот раз? – полушепотом спросила Снефрид и поставила пустую миску на камень.
Эйрик слегка вздрогнул. Она угадала: он тоже думал про «тот раз».
– Н-нет, не слишком, – ответил он так же тихо, не глядя на нее. – Я же был… не в себе. А во мне был он. Один-Бурый. Это же было под самый конец. Я прошел через смерть и в самом конце увидел… женщину. Ты была в маске, но я ее почти и не заметил. Так и так в глазах темно. Да мы знали, – он понизил голос совсем до шепота, – что в конце, кто дойдет, будет женщина, только притворялись, что не знаем. И как я тебя увидел, я понял – это все, я прошел! Я дошел до конца, и я жив! Такая радость… сколько я еще мог радоваться. Потом помню, я лежу на спине, а маска надо мной… Кто-то кричит или рычит… и не понимаю, что это я сам. А потом будто в голове жидкий огонь… заливает все… и пустота. Все мои силы последние на это ушли. Лежу и не могу даже пальцем шевельнуть. Потом я вроде заснул… А очнулся уже как обычно. Ты была последним, что я в тот раз видел, и мне долго еще потом снилось… Эта черная маска, будто лицо Хель, и она сидит на мне верхом…
– Не бойся меня! – ласково сказала Снефрид.
Она придвинулась к Эйрику, оперлась одной рукой на его широкое плечо, а другой ласково провела по волосам, еще слегка влажным. Ей и правда стало его немного жаль. Посвящение – маленькая смерть, Один заплатил за свои знания девятью днями мучения на Ясене, а Фрейр за любовь Герд – девятью ночами трудного пути. Эйрику, как и другим берсеркам, их силы не даются даром. Тот, кто не хочет платить, остается не хозяином, а рабом своего зверя и живет очень недолго. Теперь-то Эйрик давно уже ничего не боялся – ни Стюра Одноглазого, ни тролля лысого, ни самого Мирового Змея. Тот страшный день уничтожил его страх, оставил только разумную осторожность и умение оценивать соотношение сил. А увидев Хравнхильд – ту самую женщину с черной маской вместо лица, – он вспомнил себя, семнадцатилетнего и такого слабого по сравнению с нынешним, и тот ужас, который сумел преодолеть, чтобы родиться другим человеком.
И он ничуть не удивился, услышав, что она просит не бояться ее.
– Так сложилось, что нам придется какое-то время провести вместе, – говорила Снефрид, мягко лаская его, запуская пальцы в волосы. – Но не тревожься, вдвоем мы одолеем перелом судьбы и закрепим нашу удачу.
От испуга перед собственной дерзостью у Снефрид что-то обрывалось в животе, но она терпела, не теряясь; она была уверена, что Хравнхильд вела бы себя именно так. Эйрик не возражал против ее ласк, даже немного запрокинул голову, прикрыв глаза, и было видно, что ему это приятно. Снефрид, пользуясь случаем, разглядывала его лицо: хоть и правильные, черты его были слишком тяжеловесны, чтобы считаться красивыми, глубоко посаженные глаза придавали лицу что-то медвежье, но ему это шло. Золотистый цвет бороды его весьма красил. Снефрид ощущала все сильнее, как ей повезло: о таком питомце приятно заботиться. Она провела пальцами по его лицу, коснулась угла рта; Эйрик сглотнул. Снефрид ощущала, что его это возбуждает, чему помогало и воспоминание. Рядом с ним опять была та женщина, связанная с памятью ужаса и азарта, борьбы и преодоления, боли и наслаждения, всплеска нечеловеческой силы и ярости. Жажды убийства, последние капли которой были растрачены на любовь. Радости жизни, ждущей за воротами мира мертвых. Ее пугали те силы, которые она сама же старалась вызвать, но она понимала, что, входя в эти воспоминания в новом, сегодняшнем облике, овладевает самым важным в его душе.
– Я не боюсь, – тихо ответил он, не открывая глаз. – Я ведь уже давно не младенец… и мне даже не семнадцать.
Потом он повернул к ней голову и открыл глаза.
– Тебе обязательно быть в маске и сейчас?
– Да. – Снефрид отдернула руку и отодвинулась. – Сейчас у нас непростое время. Твой дед жаждет тебя уничтожить, и его вирд-кона ему помогает. Старая тварь была лет на пятьдесят старше меня и накопила много силы, но она изжила свой век. Мы схватились с нею… на крыше моего дома, несколько дней назад. Она пустила в ход когти…
У Снефрид оборвался голос; снова накатили ужас и боль, испытанные при виде тела Хравнхильд на камнях, ее остановившегося взгляда. Какими синими были ее широко открытые глаза, устремленные в небо! Сейчас Снефрид испытала новую боль оттого, что тетка не вышла живой из той схватки, которую она, Снефрид, могла лишь воображать. Вдруг показалось, что она обязана не только выполнить долг Хравнхильд перед питомцем, но и дожить за нее ту часть жизни, которой враги ее лишили.
– Но теперь этой троллихи нет в живых, – голос Снефрид окреп, хоть и говорила она по-прежнему очень тихо. – А я пока вынуждена пребывать между жизнью и смертью, поэтому должна девять дней и ночей носить маску. Но уже скоро этот срок выйдет.