Оружие Вёльвы
Шрифт:
Будучи женщиной, Снефрид не подчинялась этим чарам, но и ее душу это пение, это зрелище наполняло безумным восторгом. Эйрика обучали этим заклинаниям, как мужчину из священного рода Инглингов и как берсерка, и он до такой высокой степени овладел искусством призыва, что легко сообщал свое воодушевление Одином всем, кто был вокруг. Глядя на него, Снефрид понимала, почему его так чтит собственная дружина и почему он так прославлен – Один воистину находился сейчас в нем, корабль вел в битву сам Повелитель Битв.
Душа расправлялась, делаясь огромной, как небо и море, рвалась вверх и вширь, и грозящая смерть была не страшна. Любой из этих людей в боевом снаряжении, налегающих на весла, не боится смерти – в светлом воздухе он видит валькирий, готовых и помочь победить, если такова воля Одина, и унести собой того, кто будет ими избран…
Ей все было видно очень хорошо. Когда вдали показались корабли Олава, Снефрид и Мьёлль высадили на оконечность ближайшего острова.
– Когда все закончится, я вернусь за тобой, – сказал ей Эйрик, уже облаченный в медвежью куртку; оружничий держал возле него щит с кровавыми рунами и шлем. – Или нет, – добавил он и подмигнул.
И в тот миг, когда его правый глаз был прикрыт, на Снефрид глянул с его лица сам Один.
Эйрик не отличался склонностью к шуткам, и такой непривычной веселостью его наградило ощущение близости богов, отворенных ворот смерти. Его темно-серые глаза сейчас смотрели отстраненно и притом очень пристально; он едва замечал Снефрид, зато очень хорошо видел ту воздушную тропу, на которую собирался вступить. Снефрид хотела еще раз ему напомнить, чтобы избегал «боевой ярости», но не посмела – им уже владел Один, Один решал, каким ему быть, и не будешь же давать советы божеству!
Сердце обрывалось от мысли, что она может никогда больше не увидеть Эйрика живым. Или вообще не увидеть. Если он будет разбит – что станется с нею и Мьёлль, разброшенных на чужой остров среди враждебного им народа? Даже их пожитки остались на «Змее» – не таскать же ларь и короба по шатким мосткам, которые для них перебросили с борта на камень высокого берега; пробегая по ним, Снефрид ощущала себя «на воздушной тропе». Но опасался только разум, а душа не верила в поражение. «Ведь я же здесь!» – говорила себе Снефрид.
Или это кто-то другой говорил ей? После заклинаний на корабле ее душа еще бурлила, от возбуждения покалывало пальцы, казалось, сама сила сейчас закапает с их кончиков, как огненная кровь.
Перед уходом с корабля Снефрид взяла с собой синюю накидку Хравнхильд, а под нее спрятала маску и жезл вёльвы. Неподалеку от места высадки находился мыс, выступающий из сосняка и нависающий над волнами. Оставив охающую Мьёлль внизу, Снефрид проворно взобралась туда. Поблизости не виднелось никакого жилья, только на другом склоне мыса, внизу, белели несколько пасущихся овец. Снефрид надела маску и взяла жезл. Как хорошо, что сейчас ей не надо ждать, пока небесая диса подаст ей знак. Она все видит сама. Она может призвать на Эйрика защиту Одина и валькирий, а на его противников – «боевые оковы».
И она заговорила глядя на корабли, видные ей как на ладони, и рисуя жезлом вёльвы в воздухе перед собой:
Руну Льда черчу я ныне, К силе ётунов взываю: Черным льдом окован Олав, Кровь твоя застыла в жилах! Три нужды познаешь, Олав: Пало тяжкое бессилье. Отнимает Один силы, И удачу сына Бьёрна…Некому было ее увидеть здесь, но если бы кто-то на кораблях обладал зрением орла и имел время оглядываться, он решил бы, что сама норна Урд вышла из вод Источника, чтобы разделить жребии смертных. Между землей, небом и морем, она стояла, серая, как клок тумана, в синей, как небо, накидке, с черным, как у Хель, лицом, с развевающимися по ветру длинными волосами, светлыми, как лучи Альвхейма…
Ветер доносил до нее отзвуки пения боевых рогов, призывающих Одина и валькирий к месту сражения…
В усадьбу Дубравная Горка новости привез Гардар – муж Бергдис. Он получил стрелу в плечо, и хотя наконечник удалось вынуть еще на месте битвы, был очень слаб, и его спустили с корабля, проходившего мимо усадьбы, под присмотром сына и племянника. К усадьбе его пришлось вести под руки, а там женщины, волнуясь и гомоня, быстро уложили его и стали осматривать рану.
– Этот рыжий ублюдок разбил нас! – слабым голосом из-за потери крови, но с глубоким возмущением рассказывал Гардар. – Он нарушил уговор! Пренебрег перемирием! Они с Олавом дали друг другу слово не начинать сражения, пока конунг не выздоровеет…
И снова вспоминал тот миг, когда до кораблей, стоявших возле Алсну, со стороны восточных проливов донеслись звуки боевого рога, а эхо множило их, отражаясь от скал ближайших островов. А потом показались они – «Змеи» и «Драконы». Огромные, длинные, с ровно вздымаемыми рядами весел, с резными мордами на высоких штевнях, один, два, три, пять, десять… Она неслись как на крыльях, надвигаясь неумолимо, неотвратимо, как судьба… Пусть Эйрика ждали с весны – чем дольше ждешь беды, тем более неожиданным бывает ее явление.
– Но конунг выздоровел! – воскликнула Ингвёр, вместе с матерью хлопотавшая возле отца.
– А ему-то откуда было об этом знать?
Ингвёр и Бергдис переглянулись. Их это сообщение больше встревожило, чем удивило. Неизвестно, каким образом Эйрик узнал, что здоровье деда наладилось и откладывать сражение больше незачем, но это внушало подозрение. Это сражение он выиграл, а значит, его вирд-кона, убившая госпожу Трудхильд, по-прежнему сильна.
– А где мать? – Гардар огляделся.
Будучи зятем Трудхильд, он, как и все в усадьбе, называл ее матерью.
– Мы все должна укрепиться духом, мой дорогой! – Бергдис положила руку ему на здоровое плечо. – Моя мать скончалась несколько дней назад. Она так и не оправилась…
– Скончалась? – Гардар чуть не подскочил, но скривился от боли и вновь лег. – А с ней-то что случилось?
Уехав из усадьбы до того, как начался поединок двух дис, он не знал ни о чем, кроме слухов о болезни конунга. Да и то в Бьёрновом войске, честно говоря, считали только предлогом еще немного потянуть время.