Оружие Вёльвы
Шрифт:
Женщины помолчали. Ингвёр в изумлении озиралась и видела кругом знакомые глаза, выражавшие радость то того, что их эта беда миновала. Пока Трудхильд была жива и во всей славе, каждая из них, быть может, втайне мечтала стать ее преемницей. Но теперь, когда они своими глазами наблюдали последнюю схватку Трудхильд с духом-губителем, пришло опасение, что этот груз окажется уж слишком тяжел.
– Но я… – пробормотала Ингвёр, на самом деле не ждавшая для себя такой чести. – Я слишком мало знаю…
– Знаниями мы поможем тебе, – с облегчением сказала Сальдис. – Но спорить с выбором богини нельзя. Подними веретено и закончи то, что начала госпожа Унн.
Под молчаливыми взглядами Ингвёр подобрала веретено и волну. Просто держа клок шерсти в горсти – пряхи на пастбище, бывает, обходятся даже и без палки, – вытянула нить, прикрепила к веретену. Руки у нее дрожали, нить выходила неровная. Стиснув зубы, Ингвёр старалась овладеть собой. Она не была трусливой, но опасалась, что не справится. Она ведь думала, что если и унаследует эти орудия, то много лет спустя, после своей матери или тетки, когда наберется опыта и будет готова…
Но вот «волна» кончилась, на веретене появилось немного нити.
– Да поможет тебе Фрейя, и да будет отныне твое имя перед ликом Великой Дисы – Унн, – произнесла Бергдис, с гордостью и с сожалением глядя на свою дочь. – А теперь… – она запнулась, осознав, что уже не она здесь главная, и снова посмотрела на Ингвёр. – Что нам делать теперь, госпожа «малая вёльва»?
– Мы должны обмыть, оплакать и похоронить госпожу Трудхильд, – начала Ингвёр, прижимая к груди веретено. – И еще… уведомить конунга… и пригласить его к нам.
На нее внезапно накатило чувство собственной значительности – она опередила и собственную мать, и теток, и даже сестру бабки. Сама Фрейя указала на нее! Роилось множество новых мыслей, пронизанных гордостью и тревогой.
Только одна принесла некое успокоение, и как раз эта мысль была в ее новом положении совершенно неуместна. Ведь этот страшный случай приведет сюда не только старика конунга, но и еще одного человека, встреча с которым, может быть, окажется приятной…
Когда юный Идмунд сын Гардара снова примчался верхом в Уппсалу, конунга в гриде он не застал.
– Конунг хворает, ты разве не слышал? – с неудовольствием ответил ему Рэвкель, управитель. – Он у себя в спальном чулане и ни с кем не может видеться.
– Но у меня важнейшее известие! – взмолился Идмунд. – Важнейшее поручение от его молочной сестры, госпожи Трудхильд!
То, что конунг окажется хвор, он ожидал, и мать велела ему во что бы то ни стало добиться свидания. Идмунд знал – если он не пробьется к конунгу, того очень быстро постигнет участь Трудхильд.
– Мое известие поможет конунгу обрести здоровье! – дрожащим голосом, но с твердой волей добавил Идмунд. – Если ты меня не пропустишь, можешь считать себя его убийцей! И тогда уже на днях здесь станет хозяином Медвежий Эйрик, а это ни вам, ни нам ничего хорошего не принесет!
– Ишь ты как заговорил! – Рэвкель, здоровенный рыжий мужик с мясистым лицом и округлой бородой, упер руки в бока. Он был тем более недоволен, что сам боялся смерти Бьёрна и появления здесь Эйрика. – Да чем ему поможет ваша бабья болтовня! Если ты не хочешь видеть здесь Эйрика, то лучше ступай к месту сбора дружин, ты для этого уже достаточно взрослый!
– Я дам тебе вот это, – Идмунд вынул припасенное для этого случая серебряное кольцо из простого куска проволоки, – если ты проведешь меня к конунгу или хотя бы к Хольти Ловкачу.
– Ну, к Хольти могу провести, – буркнул Рэвкель, взял кольцо и разогнул концы, чтобы натянуть на свой толстый палец. – Так и быть. Ступай за мной. Все равно этому бездельнику делать нечего…
Проведя юного гостя в дом, у двери спального чулана Рэвкель сразу утратил свою самоуверенность и даже согнулся, когда осторожно скребся в дверь. Дверь тут же при открылась, в небольшую щель выглянул хмурый Хольти.
– Чего те… – начал было он, но тут увидел Идмунда и осекся.
Из-за спины управителя тот быстро закивал ему, сведя светлые брови. Идмунд, родной младший брат Ингвёр, был сильно на нее похож, с таким же округлым веснушчатым лицом и светлыми волосами, и при виде него озабоченность на лице Хольти немного смягчилась.
– Что случилось? – спросил он у юноши.
– Я должен поговорить с конунгом наедине, – зашептал тот. – Ну, без чужих ушей, тебе можно.
Хольти вышел и закрыл за собой дверь.
– Рэвкель, благодарю тебя, что проводил этого парня, но у тебя же много дел, дальше я сам с ним разберусь, – сказал он управителю.
Голос его выражал самую искреннюю, дружескую благодарность, но глаза оставались жестки и холодны. Никто не мог упрекнуть конунгова раба в непочтительности, но в дружелюбие его никто не верил, и эта неискренняя вежливость только добавляла ему недоброжелателей. Он, видно, нас за дураков считает, говорили в усадьбе.
Рэвкиль ушел, презрительно кривясь. Хольти огляделся, убедился, что совсем рядом никого нет, и придвинулся к Идмунду вплотную.
– Ну?
– Я должен сказать конунгу… – зашептал тот. – Мне велела мать…
– Говори мне. Если это то, что я думаю, то конунг может концы отдать от твоей вести. Она умерла?
Идмунд опустил глаза и только сжал губы, выражая горесть.
– Когда?
– Вчера под вечер.
– То-то его и подкосило, – пробормотал Хольти.
Несколько дней перед этим Бьёрн конунг лишь притворялся больным, чтобы выиграть время перемирия с Эйриком. Но вчера среди дня вдруг почувствовал такую слабость, что смог дойти от грида до спального чулана лишь при помощи Хольти, а там слег в постель. У него ничего не болело, просто его вдруг оставили силы.