Оружие Вёльвы
Шрифт:
Снефрид слушала, ни жива ни мертва. Когда они с отцом толковали, чего им ждать от этой тяжбы и смогут ли Фроди с Кальвом найти нужных свидетелей, ей и голову не могло прийти, что таким свидетелем окажется сам Эйрик Берсерк! И возможность его расспросить возникнет, когда будет менее всего нужна. Она успела вспомнить Лейви Рокота и его товарищей – может быть, они засвидетельствуют, что Ульвар жив, тогда этим двоим придется от нее отстать. Но не выдадут ли они при этом убежище Ульвара? Опасаясь этого, она молчала о такой возможности.
Пока шел спор, Эйрик не сводил с нее глаз, но Снефрид не смела смотреть ему в лицо. Она не сомневалась: ни долги, ни бегство из дома, ни даже если бы она сама ограбила те корабли, не были в его глазах серьезным проступком. Но то, что она его обманула… Прилюдного обвинения в этом обмане она боялась куда больше всего прочего. Если уж на то пошло, деньги на выплату долга у нее теперь есть, хоть эти двое еще не доказали своего права их получить. Но что с ней сделает Эйрик, поняв, что другая женщина обманом пробралась на место его вирд-коны – и даже в его постель! Он доверял ей с первого мгновения встречи – а она с того же первого мгновения его обманывала. Для человека его склада, у которого сама жизнь и честь зависят от доверия тем, кто рядом, это преступление куда хуже грабежа. И чем больше она ему успела понравиться, тем сильнее он будет задет.
Уж не подумает ли он, что ее к нему подослал коварный дед-конунг? От этой мысли у Снефрид ослабели ноги.
– Значит, так, – Эйрик приподнял руку, и гомон стих. – Ты, Снефрид… говоришь, твой муж был ограблен мной четыре лета назад, но эти люди говорят, что он проиграл их товар в кости, и хотят получить с тебя его стоимость.
– Да, конунг, – подтвердила Снефрид, каждый миг ожидая, что это спокойствие сменится всплеском дикого гнева берсерка. – Эти люди так говорят. Только у них нет свидетелей той игры.
– Сожалею, – Эйрик перевел глаза на жалобщиков, и им этот твердый глубокий взгляд тоже радости не принес. – Четыре лета назад я и правда взял ту пушнину с тех Бьёрновых кораблей. Ваш фелаг не виноват в этом, и уж тем более с его жены вы ничего не можете спрашивать. Может, хотите спросить с меня? Давайте, раз уж мы встретились. Еще не поздно присоединить и вас к той моей добыче – если к вам не вернутся те меха, то вы хотя бы разделите их участь, это вас утешит.
– Сдается мне, брат, – Альрек прищурился, – этих людей послал сюда старик Бьёрн. Они лазутчики. Не может ведь такого быть, чтобы умные люди и правда явились к тебе с такой нелепой тяжбой.
– Вот как ты думаешь, брат? – участливо обратился к нему Эйрик.
– Похоже на правду, – кивнул Торберн.
– Что ты, конунг! – Теперь даже Кальв утратил уверенность и переменился в лице. Снефрид отметила, что он назвал Эйрика просто «конунг», как если бы признавал его законную власть в своей стране. – Разве мы бы могли… мы же не безумцы… мы честные бонды, немного занимаемся торговлей, разводим овец… Но разве мы столь безумны, чтобы встревать в распри конунгов?
– Откуда же мне знать, насколько вы безумны? Не по кажому человеку сразу скажешь, каков он на самом деле, – Эйрик бросил беглый взгляд на Снефрид.
Это относилось скорее к ней.
– Мы не такие, конунг, – Фроди переминался с ноги на ногу, и Снефрид прикусила губу, уже мысленно видя, как возле его ног расплывается пущенная от страха желтая пахучая лужа. – Мы всего-то и хотели, чтобы, стало быть…
– Это хорошо, если вы не такие, – кивнул Эйрик. – Только подумай я, что вы лазутчики, так я вам живо обеспечу самое высокое положение на этом острове! [36]
– Нет, нет, конунг! Мы и не думали принимать от Бьёрна конунга никаких поручений…
36
Известная метафора виселицы.
– И если ты пожелаешь, мы можем тебе услужить, сколько хватит наших сил, можем услужить!
– Я подумаю. Не надоедайте мне пока.
Эйрик махнул рукой, и оба жалобщика со скоростью пущенной стрелы исчезли из грида.
– Мы мудр и справедлив, Эйрик конунг, – с величественным видом, будто и не ожидала другого, произнесла Снефрид. – Если позволишь, я вернусь в поварню. А об этом пустяковом деле, если будет твоя воля, мы поговорим позже.
Эйрик кивнул, и она удалилась. Но пристальный тяжелый взгляд его давал понять, что он с этим «пустяковым делом» отнюдь еще не покончил.
До конца дня Снефрид держалась как обычно; может, люди и видели, что улыбка ее натянута, но это можно было объяснить досадой. Снефрид старалась сосредоточить свои мысли на злости, чтобы не выдать страха. Боялась она вовсе не Фроди и Кальва! Стоило благодарить Фрейю, что Эйрик не пришел в дикую ярость немедленно, как узнал правду, но что будет потом?
Она восхищалась самообладанием Эйрика: он повел себя так спокойно и даже удивления не выдал. По тому, как он держался, нельзя было понять, что из всего рассказанного он уже знал, а что услышал впервые. Его люди могли подумать, что все это для него не новость. Что именно из-за долгов молодая женщина, оставшаяся без поддержки и осаждаемая недругами, стала искать покровительства «морского конунга», противника конунга законного – и нашла, чему помогла ее запоминающаяся, незаурядная красота. Даже маска, носимая ею в первые дни, подкрепляла достоверность этой маленькой саги. Среди Эйриковых людей найдутся достаточно сообразительные, способные сами связать все концы, и ему даже не придется ничего им объяснять.
Для него же гораздо лучше, если он не даст дружине заподозрить, что был обманут, да еще и женщиной, да еще и собственной наложницей. Много ходит сказаний о могучих воителях, ставших жертвами коварных женщин, как старых и страшных, так и молодых и красивых, но чести им это не делает, и Эйрик наверняка не хочет оказаться в их числе.
Строго говоря, Фроди и Кальв заслуживают благодарности, что помогли Снефрид сохранить важную тайну, хоть и пытались, наоборот, ее разоблачить. Теперь весь Средний Мир будет знать, что молодая красивая женщина ищет покровительства Эйрика, спасаясь от своих невзгод, и он оказывает ей это покровительство в обмен на услуги в спальном чулане. Не у всякого конунга такая красотка под боком найдется, никто не усомнится, зачем Эйрику она нужна. Во всех виках Северных Стран и Восточного Пути будут взахлеб пересказывать эту сагу, в том числе и явление жалобщиков, которым Эйрик подтвердил: да, это я вас ограбил. Мысль, что эта молодая женщина – Эйрикова пряха-ворожея, при таком простом, естественном объяснении их связи любому покажется глупой. Ага, скажут, конечно! Знаем мы, что за пряжу она ему прядет по ночам!
Но сам-то Эйрик теперь знает правду – всю правду, и ту, что скрыта от людей, и ту, что была скрыта от него самого. С приближением ночи беспокойство грызло Снефрид все сильнее. А что если он оскорблен и велит ей убираться на все четыре стороны?
– Да оно и хорошо! – шепотом уверяла ее Мьёлль. – Здесь до Бьёрко рукой подать, кто-нибудь из местных нас отвезет. У нас же есть деньги, с деньгами не пропадем. Пристроимся у каких-нибудь добрых людей, вик никто не тронет. Переждем, пока все это кончится, а там найдем и корабль, что пойдет на восток… если ты еще не передумала тащиться в такую даль, в самый Утгард! И хорошо бы, кабы мы могли от этого… от господина Эйрика избавиться. Только бы живыми уйти! С ним оставаться, добра не будет! А ну как старый конунг его разобьет! Нам, знаешь, надо бы сесть на первый корабль, что он из проливов выпустит, и пусть он куда угодно идет, хоть в Рим! Теперь, когда о тебе слава пошла, нам и от Бьёрна конунга добра ждать не приходится!