Осада
Шрифт:
Валентин встряхнулся, вышел на балкон, стараясь не разбудить родителей, вдохнуть свежий воздух с реки и немного придти в себя. После сна, после…. Ухнула пушка, заставив стекла зазвенеть, а его подпрыгнуть на месте. Валентин попытался высунуться с балкона, чтобы понять, откуда стреляли. Автоматы затрещали плотнее. Кажется с района Северного кольца, от Шевелюхи. С тех участков. Новая стрельба. Нет, сейчас стреляли совсем с другого края, с Мостеца или Красного Бора. Или… мама беспокойно заворочалась, но не проснулась.
Стрельба усилилась, он накинул халат,
Соседние дома загораживали обзор, впрочем, не настолько, чтобы не видеть густых клубов дыма, растянувшихся сразу над несколькими участками. От самой Шевелюхи и до Филина. Слабый ветер дул с Волги, так что гарь уходили далеко на восток. Стрельба же слышалась, казалось, отовсюду. Наконец, ухнула пушка, и в этот момент на его плечо легла теплая шершавая рука. Он вздрогнул всем телом и резко обернулся.
– Своих не узнаешь? – увидев дымы, отец разом перестал улыбаться.
– Не ожидал, что ты встанешь.
– Я ж пока не оглох. Стреляют, да еще как. В Анголе, помню, стреляли так только раз, когда войска прорвали оборону в Кахаре, а пограничники драпанули разом, кто куда. Южноафриканцы на внедорожниках рванули на север, с поддержкой вертолетов, с ходу смяли сопротивление в Куито-Куанавале, там база кубинцев была небольшая, и долгим марш-броском, не останавливаясь, к нам, в Менонгве. Ты не представляешь, что там разом началось. Как будто муравейник разворошили.
– Похоже, здесь тоже разворошили, – они оба помолчали.
– Ничего, сынок, если это воякам крупномасштабное наступление с перепоя мерещится, еще ничего. У нас в Менонгве, тоже ангольцы высыпали на улицы, кто из МПЛА, те документы жгли, кто из прифронтовых районов – в темноту сразу стрелять стали, не дожидаясь, пока оттуда вертолеты налетят и всех выкосят. Интересный факт, выносить не хочется, но не вспомнить не могу. Все, кто там воевал, отмечали, что местные вояки, что из Намибии, что из Анголы, не суть, страшно боялись грохота. Любого грохота из темноты. Буквально до того, что бросали оружие и ничком падали. При этом все знали об этой и собственной слабости и слабости противника, соответственно, так что при атаках устраивали такой шум, что мертвых бы разбудили… гм.
– Да уж, мертвых как раз разбудили.
– Похоже те вояки испытывают подобный же комплекс. Кто там стоит, сынок, не в курсе?
– Кажется, внутренние войска. Кто-то из Средней Азии. В Филино, точно набранные из Узбекистана части.
– Нет, эти не должны. Значит, – отец нахмурился. – Дело непростое. Знаешь что, давай, поднимай маму и начнем потихоньку собираться.
– Пап?
–Да вон смотри, к мосту по проспекту Авиаторов машины вереницей. У тебя зрение получше, на крышах барахла много, так? – Валентин молча кивнул. – Значит, участки сдали.
– Почему же горит, как ты думаешь?
– Свои поджигают, чтобы не дать пройти дальше мертвецам. В Анголе тоже так выжигали саванну, чтобы солдат остановить. И своим сигнал дать. Мертвяки через огонь не сунутся, значит, пойдут в обход, значит… слушай. У меня действительно нехорошее предчувствие. Похоже
Таким отца он не видел прежде. Обычно тихий, спокойный, погруженный в собственные думы, пережевывающий воспоминания, приправленные шутками-прибаутками, он внезапно преобразился, став тем самым героем рассказов, о котором снисходительно-иронически рассказывал.
– Пап, так куда мы сейчас?
– Соберем быстро манатки, и переберемся через Волгу, пока паники нет и сирену не включили. Домой, на зимние квартиры, – он усмехнулся, но как-то совсем невесело. – Валь, не стой, иди, расчехляй машину и возвращайся, помогай упаковывать вещи. Времени не так много. Через час…
Его прервал протяжный звук сирены, донесшийся откуда-то из Филина. Отец развел руками и повернулся, чтобы идти домой, Валентин стремительно скатился по лестнице к гаражу.
Через полчаса, может, чуть больше, они уже собрались; сирена, погудев минут пять и разбудив весь город, замолчала, жители, испуганные жутким воем, приникли к телевизорам, радиоприемникам, некоторые, особенно храбрые высыпали на улицу, не понимая, что происходит, спрашивали у всех подряд, особенно у тех, кто уже забравшись с немногочисленными пожитками в авто, проезжал мимо. Но никто ничего толком не знал, да и спросить не у кого оказалось, а посему настроения преобладали панические. Валентин высунулся из окна, спросил у проезжавших мимо «Жигулей» десятой модели, что происходит, в ответ водитель пожал плечами, заметив, что менты сдурели окончательно и «похоже, на своих в наступление пошли», теперь лучше все бросить и уехать. А у него там домик и десять соток огорода. На вопрос, где армия, тот лишь руками развел, насколько позволял салон малолитражки.
В тот момент, когда «Жигули» Тихоновецкого отправились по набережной к Октябрьскому мосту, движение было весьма оживленным, словно в час пик. Мост был оцеплен ОМОНом, как со стороны въезда, так и на выезде, милиция, прячущаяся за БТРами, не торопилась вступать в объяснения, возможно, сама толком не знала, для чего именно ее согнали сюда, помимо контроля за движением. Теперь оно осуществлялось только в одну сторону – в центральные районы города. Когда они проезжали мост, по соседнему, железнодорожному, в противоположном направлении двигался состав с бронетехникой.
Наконец ожил мегафон, кто-то из командования, осуществляющих эту операцию, решил прояснить суть ее для всех.
– Уважаемые жители левого берега! – рявкнул зычный глас так, что эхо пошло гулять по Волге. – Решением военного совета вам надлежит в ближайшее время покинуть свои дома на срок проведения операции по зачистке местности от живых мертвецов. Берите только самое важное – деньги и документы, за остальное можете не беспокоиться, наши солдаты… – подозрительная пауза, секунд в десять, и снова: – Вам нечего опасаться, но нашим войскам требуется перегруппировка, поэтому мы просим вас очистить левый берег во избежание возможных катастрофических недоразумений. Время окончания сборов – шесть часов тридцать минут утра. Убедительная просьба уложиться в это время.