Осада
Шрифт:
Велосипед начал медленно поворачиваться; Валентин оглянулся, попросил бинокль у извозчика – на косу, что меж Тверицами и Парково, спешно выбегали люди, не раздумывая, бросались в холодные воды Волги. Кто-то пытался тащить на себе какие-то узелки, но этой затее не суждено было продлиться дольше сотни метров. Многие из прыгнувших в воду, тонули на глазах бесстрастной камеры Валентина. Продолжавшего все так же механически, помимо воли снимать, крутя педали, медленно возвращаясь на правый берег, к железнодорожной пристани.
Через полчаса издалека, верно, от Филина, донеслось уханье пушек и стрекот тяжелых пулеметов. Как ни странно, сперва им отвечали, но вскоре умолкли. Грохот же не прекращался весь день, застыв где-то в районе Твериц и
84.
Ближе к вечеру Дзюба приехал в телецентр, где выступил с программной речью – на этот раз заготовленной им самим, прямо в здании захваченной Администрации. Пока выводили губернатора и всю его камарилью, переправляя под домашний арест, он набрасывал конспект, лишь изредка отвлекаясь на звонки и большей частью односложно отвечая на поздравления. После митинга Лаврентий разом выдохся, словно у него сели батарейки. Была ли тому виной бессонная ночь или наконец-то изгнанный постоянный стресс, но на прямой эфир он приехал совершенно разбитый. Сил на радость не хватило, он едва улыбался в камеру и говорил большей частью по бумажке, разбирая свои каракули. Наверное, телезрителям, прильнувшим к экранам, могло подуматься, что он здорово под мухой.
Выговорившись, Дзюба отправился на пресс-конференцию, в том же здании, но двумя этажами выше. Журналисты уже собрались, но секретарь, заметив усталость героя дня, все же решил дать ему часок отдохнуть, объяснив временный простой деловой необходимостью. На самом деле Лаврентий как рухнул на диван, так и отключился. Через два часа, встрепанный, он отвечал на вопросы. Да, правительство формируется, завтра он назовет состав, как вы понимаете, сплошь знакомые люди, некоторые из которых еще не отысканы, поскольку в КПЗ. В запале Лаврентий дал приказ выпустить всех задержанных из изоляторов временного содержания за прошедшие дни. Касательно отношений с Россией, Японией и другими державами, все будет решаться в процессе. С господином Марковым он мог бы побеседовать – надо бы обменять наш ОМОН, отосланный за Можай, на арестованного губернатора и его челядь. Журналисты посмеялись, но Дзюба говорил совершенно серьезно. А что до Хабаровского края и всех прочих соседних областей, так мы открыты. Мы не разваливаем Россию, мы ее собираем заново. На что собравшиеся ответили овацией и стали расходиться.
Следующим днем с ним связался Тикусемо, напросился в гости. Выяснилось, он звонил еще вчера вечером, но Дзюба, отключив все телефоны, спал до полудня. Поздравил со случившимся, наговорил столько лестных слов в его адрес, что Лаврентий, хоть и был спросонок, почуял подвох. Да и Акио-сан не скрывал намерений.
– Теперь мы можем говорить с вами откровенно. У меня вчера были долгие переговоры на ваш счет с моим правительством, полагаю, на следующей неделе вы непременно встретитесь с самим премьер-министром. Он пожелал пригласить вас. Сразу предупрежу, помимо вопросов дружбы и партнерства, выделении транша и гуманитарной помощи, речь пойдет и о территориальном споре, который мы надеемся с вашей помощью разрешить.
Все японцы одинаковы, подумал Дзюба, вздохнув. Как только речь заходит
– Я слушаю ваши претензии, – произнес Лаврентий. Тикусемо нервно потер ладони и произнес:
– В двух словах, наш кабинет министров договорился до следующих условий. Мы предлагаем вам безвозмездный транш в пятьдесят миллиардов иен, а так же гуманитарную помощь в объеме пяти миллиардов иен, отправляемую за наш счет и не оплачиваемую никоим образом. Взамен вы соглашаетесь на некоторые территориальные уступки. Не буду ходить вокруг, сообщу сразу, нас интересует Курильская гряда, а так же Южный Сахалин, точнее не сам он, а его морские запасы, вы понимаете, у нас очень сложная продовольственная ситуация, – Дзюба только открыл и закрыл рот, Тикусемо продолжил: – Конечно, все это предмет переговоров, условия предварительные, да вот еще что, на территории Южного Сахалина, пока еще не решено, где именно, будет размещена наша база. И все военные кладбища на южной части острова переходят в нашу собственность, простите, я хотел сказать, те из них, где захоронены наши воины с обеих войн.
– Какими могилами, вы в своем уме? Вообще, что вы говорите такое?
Тикусемо замолчал, потом неожиданно рассмеялся.
– Да, как-то диковато в наше-то время. Но это обязательное условие.
– Короче, территория вам все равно нужна. А не только рыба. Вы туда буракуминов высылать будете? Или корейцев?
– Простите, я не могу ответить на этот вопрос.
– Ну конечно. А я могу вам ответить прямо сейчас. И не только на этот. Выходит так: вы выкачиваете из Охотского моря рыбу, а затем продаете ее нам, взамен же намерены получить еще и сахалинский шельф с нефтью.
– Послушайте, Лаврентий Анатольевич, это не экспансия, это восстановление наших исконных территорий. Ведь ваше государство, вот именно ваше государство, тоже не прочь заполучить и все соседние области, как Сахалинскую, и вы будете говорить при этом о новом возрождении России. Мы, после поражения во Второй мировой, тоже только и делаем, что говорим о возрождении былой Японии, но согласитесь же, что наш народ столько вытерпел за прошедшие годы, что мог бы себе позволить.
– Наш народ вытерпел куда больше. И тоже хотел бы позволить много чего. Впрочем, извините, Акио-сан, но все вопросы о территориях мы будем обсуждать на встрече с премьер-министром. Полагаю, он прибудет к нам в город для переговоров, я приглашаю, если он не побоится пересечь пролив. Пусть прилетает и посмотрит, а то вдруг ему территории не понравятся.
Тикусемо задохнулся, но смолчал. И неожиданно произнес:
– Вы правы, я не вправе обсуждать с вами подобные вопросы. Это прерогатива главы государства.
– А Северные территории, – неожиданно добавил Дзюба, смотря собеседнику прямо в глаза, – вы получите. Это я могу обещать хоть сейчас. Предлагаемая вами компенсация как раз их и покроет. Можете так и передать господину премьер-министру.
Тикусемо долго молчал, наконец, молча подал руку: говорить больше не о чем. По прошествии часа после визита позвонил Устюжный, судя по тому, с чего начал разговор старик, Тикусемо заходил и к нему, сразу после визита к Дзюбе.