Осада
Шрифт:
Странная мысль только что пришла в голову – а ведь он сам находится в Удмуртии. Почему прежде он не понимал этого? Почему его ничего не насторожило?
А почему должно было насторожить? Косой не мог дать ответа на этот вопрос, слишком сложен. Но по прежней памяти ему всплыло другое название: Мордовия. До сей поры он не сомневался, что находится именно там, пускай это не его родина, кажется, так утверждала прошлая жизнь, но почему Удмуртия, а не Мордовия? И далеко ли от одной до другой? Или это разные названия, одно устаревшее, другое введенное на днях. Он обернулся, на бибикавшую машину, проехавшую прямо по пешеходной аллее, на черно-бело-красный флаг, с красным крестом, развевавшийся из окна. Кажется, прежде он не видел такого. Или не замечал. Или забыл.
Он поднялся, но тут же потерял равновесие и сел обратно,
Медленно поднявшись, он пошел прочь, назад. Несколько дней отсиживался, а потом неведомая сила снова выгнала его на улицы, в одночасье ставшего чужими.
Разительные перемены свершились в городе, поименованном как Ижевск. Вроде будничный день, если он снова не перепутал даты, но народу на улицах оказалось во множестве. Когда он выходил из ворот Северного кладбища, некоторые не побоялись зайти внутрь, чего не делали с самого закрытия кладбища, преодолев наконец, свой страх перед обителью мертвых; с упавшим сердцем Косой подумал: вот, последнее прибежище пало. Теперь его вычислят, найдут, и…. что будет затем, он не придумал, но думы проходили одна мрачнее другой, не давали сосредоточиться на окруживших его людях.
А ведь его действительно окружили, Косой придирчиво осмотрел себя, нет, ничего, вроде не грязен, не измят. А потом только обратил внимание на подошедших. Его поздравили – понятное дело на чужом языке, он кивнул вежливо, но слова вымолвить побоялся. Хотя простые слова, несколько раз ему послышалось: «Эрик! », но что это значит, он спросить, понятно, не решился. Молоденькие девчушки, они приветствовали выходца с кладбища, подарили ему черно-бело-красный флажок с крестом, что делать с ним, Косой не имел ни малейшего понятия, постарался выйти из толпы, насевшей на ворота кладбища, и перейти улицу к автобусной остановке. Его остановили, он не понял, но через мгновение увидел причину. По вечеряющему городу медленно ехали, загораживая все движение, три колонны автомобилей, самая ближняя к Косому и девушкам в красных платьях с красными же крестами на белых нашитых передниках, состояла из черных легковушек, средняя, ехавшая величаво-торжественно по двойной сплошной – из белых, самая крайняя, из красных. Прохожие махали флажками, теперь Косой хоть понял, для чего они раздавались, приветственно кричали, опять это слово «Эрик!», восклицаемое хриплым голосом, натруженными связками, ну что же, он покричал его вместе со всеми, помахал своим флажком. В ответ водители жали на клаксоны, гудели и бибикали, у многих из окон развевался уже знакомый Косому флаг. В конце проехало несколько машин раскрашенные в цвета флага. Эти машины встречали с особым воодушевлением, с воплями, криками, какими-то странными фразами, разобрать которые с непривычки Косому не представлялось возможным.
Наконец, когда машины проехали, люди долго махали им вслед, но сошли с проезжей части и освободили дорогу транспорту, заждавшемуся, но ничуть не препятствовавшему прохождению колонн. Подошел автобус, в кои-то веки внутреннее радио ожило, принявшись объявлять остановки на чужом языке, правда, некоторые слова, видимо не имели аналогов, потому, Косой хоть понимал, куда едет – номер маршрута у автобуса почему-то отсутствовал – и когда сходить. С пересадками он добрался до Центральной площади: некая рок-группа пела на чужом языке чужие песни. Собравшиеся, к его удивлению, охотно подпевали. В самом деле, постояв недолго, Косой понял, что мотив ему знаком, вот только слова инородные. Музыка пришла из прежней жизни, а что с ней сделали сейчас, уже неважно.
Выбираясь, он подслеповато, солнце уже зашло, а фонари включаться еще не спешили, оглядывал собравшихся. К удивлению, его взгляд бомжа тут же рассек толпу на два лагеря, почти никак друг с другом не соприкасающихся: горожане и приехавшие, скорее всего, не по своей воле, беженцы скромно одетые, в потертом платье, таковых тут оказалось большинство. И это большинство с большей охотою вслушивалось в слова песни и подпевало им, охотней махало пластиковыми флажками и дружно кричало по окончании музыки те фразы, что ведущий бросал собравшимся.
Вечер истыкал звездами
Наконец, наступила благодатная тишина. Казалось, звезды засияли ярче, а огни танцплощадки наконец, стали медленно гаснуть, покуда вся площадь не сокрылась во мраке.
В этот миг в небе бухнуло, затмив звезды, воссиял фейерверк. Народ повалили к пруду, в сторону Дворца детского творчества; на противоположном берегу зажглась надпись «Удмурт дунне ». Люди закричали, захлопали в ладоши. В небе снова бухнул салют, рассыпая звезды, ниспадающие и гаснущие в ночи. Люди кричали, обнимали друг друга, в основном, те, что приехал сюда с пустой мошной, некоторые даже плакали. Косой смотрел на все это с величайшим изумлением; снова почувствовав себя бесконечно одиноким в этой чужой земле. Он повернулся и хотел было идти прочь, когда увидел подходивших с улицы Кирова группки людей.
Сердце пропустило удар, замерло и бешено заколотилось. Не может быть, кажется, эти слова, он молчавший все последние дни, произнес вслух. И пошел навстречу тем, расставания с которыми боялся не пережить – слишком уж долго, по его меркам, оно длилось. Слишком мучительно было ему без них. Они подходили, приветно булькали, касались его плеча, осторожно, боясь поцарапать, и он так же осторожно касался их плеч, приветствовал, со слезами на глазах, здоровался с каждым, проходя все дальше и дальше, покуда не выбрался на улицу, а его знакомые, давние, казалось, давно ушедшие, все подходили и подходили. А сзади слышались истошные крики, тонувшие в буханьях салюта, и отчаянные вопли, и топот ног, и призывы о помощи; но все это не касалось его – он обрел давно потерянных друзей и понимал: теперь уж ничто не позволит им разлучиться.
87.
Развязка осталась позади. На блокпосту никто не посмел остановить красный «Альфа-Ромео», обогнувший заграждения и помчавшийся прочь из города. Через минуту он скрылся из виду, свернув за Кущинского лесопарка, неподалеку от Балашихи. Здесь недавно уложенный асфальт позволял разогнаться до любых скоростей. Балашиха еще контролировалась федеральными войсками, но дальше шло дикое поле, дорогой автомобиль, стоимостью с квартиру в центре, только начавший разгоняться (что для «Альфы» сто двадцать на спидометре – пустяк) пытались остановить еще и мотострелковые части, расквартированные в городе, кричали вслед и стреляли в воздух. Эхо выстрелов далеко разносилось по вымершим окрестностям. Боев здесь давно не случалось, все кто мог убежать, укрылся в первопрестольной, а невезунчикам, беженцам из самого Владимира топавшим, предоставили на откуп Балашиху. А потому шоссе давно уже было очищено ото всякого транспорта и не изувечено гусеницами БМП и танков, перепахавших немало магистралей. Красный кабриолет с открытым верхом пролетел расположение войск, лишь чуть сбавив скорость на повороте, и помчался дальше.
Она не ответила: ни на крики, ни на выстрелы. Просто прибавила газу, и только тут, когда городок остался позади, шоссе Энтузиастов поменяло название и стало именоваться Горьковским, а мимо замелькали пустые деревеньки с незапоминающимися названиями, она почувствовала себя свободной.
Она вздохнула с облегчением. Скинула шляпку, позабыв что заднего сиденья нет, и ее, легкую не по сезону, соломенную шляпку, немедля унесло порывом ветра. Мощный восьмицилиндровый двигатель кабриолета, выжимавший четыреста пятьдесят «лошадей», даже при скорости хорошо за сто пятьдесят столь аккуратно держал машину на дороге, что бешеную езду можно было ощутить только посмотрев по сторонам. Конструктивно салон «Альфы» создавался таким образом, что и при откинутом верхе ветра не чувствовалось, так, легкое дуновение, словно исходившее от кондиционера. Она оглянулась на улетевшую шляпку, немедля пропавшую из виду, но только улыбнулась. Подаренное дорогой чувство захлестнуло ее полностью, девушка погрузилась в него, как погружаются с наркотический сон, не замечая перемены, лишь чувствуя, что обыденность исчезала, выветрилась незаметно, а на ее место пришло то, о чем она так долго мечтала.