Осень на краю света

Заваров Дмитрий Викторович

– Чего у тебя тетя Клава делала? – поинтересовался Федоров, заметив над окном, на карнизе, пучок травы.

– На удачу заговаривала.

– Веришь в это?

– А мне один хрен. Лишним не будет. – Хунько, обогнув стойку, занял место бармена. – Чего налить, капитан?

– Виски, – заявил Федоров, оседлав стул, похожий на вбитый в пол гвоздь.

– Одобряю!

Тарас достал из-под стойки пару массивных граненых бокалов, прихватил со стены нарядную бутылку. Плеснул. Чокнулись, выпили. Хоть и бокалы американские, и виски вместо водки, а пьем залпом, отметил

Федоров. Хунько облизнул губы и стал еще больше похож на Джабу Хатта.

– О чем говорить хотел? – хриплым после алкоголя голосом спросил он.

– Отец Андрей, настоятель наш, руку где-то сломал. Слышал?

– Откуда? – поднял брови Хунько.

– Деревня. Слухи быстро разносятся.

– Я слухи не собираю.

– А я вот прислушиваюсь. Говорят, видели его вчера с двумя бугаями. Не из местных. Говорят, очень на твоих ребят похожи.

– Вранье, Владимир Николаич. Опять Черемезовы, небось, наябедничали. Покою мне от них нету, все жалуются и жалуются. Завидуют, шакалы гнилые.

– Черемезовы тут ни при чем. И без них глаз достаточно. Хочу с твоими охранниками поговорить.

– О чем? – Хунько снова плеснул в бокалы. – Что ты им скажешь? Не ломал ли кто из вас руку местному священнику? Надеешься, кто-то расколется?

Федоров взял тяжелый стакан – стекло на дне в пару сантиметров толщиной, – поболтал виски. Выпил, не чокаясь.

– Я ведь найду, – не глядя на Тараса, тихо заявил он.

– Сомневаюсь.

Хунько лихо вбросил виски в открытый рот, сморщился, потряс головой, вытер губы рукавом.

– Не нравится мне этот отец Андрей. Мутный он какой-то. У меня, признаться, были подозрения, что это он икону слямзил.

– И людей завалил?

– Кто их там разберет, бородатых, на что они способны. Я не знаю, кто с ним поработал. Но это больше не повторится.

– А ты кто такой, чтобы решать, с кем «работать», а с кем нет? – Федоров в упор посмотрел на Тараса.

– Я свои границы вижу, капитан. – Хунько придвинул ногой стул, уселся напротив. – И за них не выступаю. Но и ты не наглей. Я тут половину алкашей халтурой обеспечиваю. Одних налогов на пол-лимона в год плачу. Это моя деревня. Я не меньше тебя в порядке заинтересован.

– Плохо ты заговорил, Хунько. Нагло.

– Чего?! – Тарас откинулся назад.

Рот его растянулся в задорной улыбке, но глаза заискрились бешенством. Хунько втянул голову в шею, отчего из-под воротника рубашки выперла жирная складка, как брюхо у жабы. Настолько разительной была эта метаморфоза – был человек, а стал упырь, – что Федоров поначалу испугался. Но испуг почти сразу смыла злость: он подобрался, готовый вскочить, перелететь через стойку и, схватив жирного червя за загривок, извозить рожей по рядам бутылок. Вот только пусть хоть слово вылетит из этого детского рта, один намек на звук… Но Хунько, видимо, разглядел что-то в лице участкового: обмяк, снова приняв человеческий облик.

– Все, все, все! – быстро проговорил он, подняв перед собой пухлые ладони.

Глаза его потухли, только где-то в глубине засела злоба. Хунько обид не забывает – это Федоров знал.

– Все. Понял. Перенервничал сегодня. Бывает, сам понимаешь, – зачастил Тарас. – Моих там не было. И больше не будет. А те, кто был, будут наказаны. Договорились? Поп сам виноват, с кулаками набросился. Я с ним рассчитаюсь. И за причиненные неудобства, и за травму. Решим. Забыли. Давай мировую.

– Просто всё у тебя, – процедил Федоров, беря стакан.

– А чего усложнять? Поп заяву накатал, что ли? Чего ты впереди паровоза бежишь? Я виноват, я признаю. Готов заплатить за глупость. По закону что полагается? Тот же штраф.

Федоров тяжело посмотрел на Тараса – была в его словах логика. И резон. И обсуждать вроде бы больше нечего. Покаялся бизнесмен, готов возместить ущерб. И главное – поп-то действительно не сказал ничего. И не скажет.

– Вот еще что, – спохватился Хунько. – Совсем забыл. Я же тебе тут…

Он почти бегом рванул из бара через внутреннюю дверь. Федоров, снова поболтав стакан, выпил и закурил. Послышались приближающиеся шаги: хозяин вернулся с длинным кейсом, обитым черной кожей.

– Вот. У тебя тут день рождения был…

– Ну да, – кивнул Федоров. – Пару месяцев назад.

– Так я об том же, – радостно заулыбался Тарас.

Он плюхнул кейс на стол, развернул к участковому.

– Поздравляю. Ты же у нас заядлый охотник.

Федоров знал, что внутри. Он неспешно затянулся, потушил сигарету в пепельнице и придвинул к себе кейс. Щелкнул замками, откинул крышку. На красном бархате лежало ружье. Вороненые стволы, ореховый приклад, развинченный на секции шомпол, узорная масленка… Двустволка. Holland & Holland.

– Надеюсь, на охоту как-нибудь вместе съездим. – Хунько провел пальцем по изгибу приклада.

– Съездим, – кивнул Федоров, вытаскивая стволы из футляра. – Если захочешь.

– Ну вот и договорились. Так?

– Знаешь, Тарас…

Глава 8

…неизвестно, но можно предположить, что из-за этого самого дела. С другой стороны – участковый к Хуньке и просто так, бывало, захаживал. Тот его подкармливал. «Подкармливать» – этим термином Клавдия Степановна обзавелась лет пять назад. То ли где-то услышала, то ли прочитала. Ей казалось, что он очень точно передает суть этого позорного сосуществования чиновников и бандитов-спекулянтов.

– А сама-то ты кто? – тут же откликнулся внутренний голос. – Колдунья из бывших партаппаратчиков? Хунька и тебя прикармливает. За веники твои и бормотания вон сколько отвалил.

– Помолчи уже, дура! – произнесла Клавдия Степановна вслух.

И тут же воровато огляделась: нет, все нормально, в переулке никого. Имелась у ней такая проблема – внутренний голос. Для кого-то, может быть, образное выражение, а для Клавдии Степановны самая что ни на есть реальность. Бывало, такие словесные баталии в голове разыгрывались, что ум за разум заходил. Тайком от местных в районную поликлинику даже ездила. Врач успокоил бабку: никакого раздвоения личности, просто особенности самовосприятия, зато не скучно.