Осенние дали
Шрифт:
Раскаиваться, просить прощения Антон Петрович не стал. В конце недели он с чемоданом в руке пришел на станцию и купил билет до Смоленска. Уже живя там, взял, развод.
И вот теперь лишь гостем наведывался в прежний район.
«Да, теперь мой дом в Смоленске, — думал он, глядя на заваленную гнилыми листьями дорожку. — Раньше была одна «самая лучшая на свете», сейчас другая. Сколько же раз человек может влюбляться?»
Чуть не половина его друзей была жената вторично. Что это такое? Распущенность? Или раскрепощение? Он знал: современная молодежь еще упрощеннее смотрит на взаимоотношения полов.
Умные книги внушали ему с отроческих лет: «Истинная любовь — одна. Остальное — увлечения». Вспомнился недавно виденный фильм «Гранатовый браслет», да он раньше и рассказ читал. Кем был скромный чиновник контрольной палаты однолюб Желтков? Исключением в человеческом обществе или примером того, каким оно должно быть?
Если любовь о д н а, то когда она приходит? Опять в голову полезли классические примеры. Пылкий Ромео полюбил Джульетту совсем молодым человеком, пресыщенный Соломон юную Суламифь — когда седина уже тронула его по-ассирийски завитую бороду. И там и там чувства оказались сильнее смерти. Кто из них л ю б и л, а кто увлекался?
Говорят, что любовь — это именно первое чувство. Но почему же тогда оно так недолговечно и зачастую кончается разводом? Клятва-то дается «до гроба». Еще неизвестно, любил бы и Ромео свою Джульетту всю жизнь? Или действительно «любви все возрасты покорны»? Разве встреча с хорошенькой девушкой не вызывала у молодого Антона нежность, желание сблизиться, а может, и соединиться навек? Какой у нее характер? К чему стремится, о чем мечтает? Трудолюбивы ли ее родители? Может, легкомысленна, неряшлива, ревнива, модница? Э, какое это имеет значение? Если полюбят друг друга — все у них будет хорошо. Уж не эта ли вот безрассудность и называется пылкой любовью? Без страха и сомненья, почти не зная друг друга, — создать семью на всю жизнь!
Когда Антон Петрович женился вторично, он был куда осмотрительнее. Уже прикидывал: а сживутся ли? Подойдут ли друг другу по темпераменту? Выдержит ли и его любовь к Глике испытание временем? Неужели кто-нибудь из них, возможно он сам, проявит непостоянство? До каких пор это может повторяться?
А вообще надо ли было ему разводиться? Мог бы он всю жизнь прожить с Елизаветой и быть счастливым? Рядом — Катенька, а там завели бы еще одного ребенка, может мальчишку. Его отец, преподаватель математики в Переславле-Залесском Петр Данилович Миневрин сорок два года прожил с женой, Антошиной матерью, и никогда не собирался разрывать с ней союз. Правда, в семье витал слушок о какой-то интрижке, любовнике, крупном объяснении между родителями. Но ведь не разошлись же они? Трех детей поставили на ноги. И так жили и живут миллионы во всем мире. «Перебесятся и обвыкнут» — вот как раньше говорили. Что это: отсталость? «Домострой»? Или жизнь во имя детей?
Как часто бывает, Антон Петрович не ответил на поставленный себе вопрос, даже забыл, о чем думал. Заинтересовала его другая мысль, мелькнувшая в голове. Вот уже пятый год, как они с Гликой вместе. Та ли у них жизнь, о которой он когда-то мечтал? Та ли Глика, какой была в далекий ласковый сентябрь в саратовском совхозе?
В том-то и дело, что в жизни ничего не стоит на месте. Изменилась и Глика, хотя с виду как будто осталась тою же. И с нею, как с Елизаветой, у Антона Петровича началась притирка характеров, утверждение себя в новой семье. Не сразу, правда, исподволь. Мало ли за эти годы между ними было ссор? Раньше податливая, радостно-покорная, Глика с годами становилась все самостоятельней. Оказалось, что на многие вопросы у нее собственная точка зрения, которой она никак не хочет поступаться. Способна и на капризы, упрямство, а однажды вдруг заявила: «Я молоденькая, ты должен меня на руках носить и выполнять все мои прихоти».
Вот тебе и на! Откуда это?
Мать. Куда денешь тещу? Она имеет влияние на дочку, свой голос в семье. «Польстилась на пожилого, — как-то сказала она. — Илименты плотит». Не повторяется ли жизнь из века в век, от случая к случаю? «И возвращается ветер на круги своя».
Ну их, библейские цитаты. Вон уже вырубки, где всегда было особенно много земляники. Пора возвращаться в деревню.
Дочку Антон Петрович встретил на дороге при входе в деревню. Она выбежала его встречать.
— Долго ты как, папа, — сказала Катенька, радостно, застенчиво глядя ему в глаза. Она взяла его за руку, пошла в ногу, немного повисая. — Мама звала обедать. Все пообедали, только ты остался. Я тоже не ела, с тобой буду.
«Что у нее в головке? — подумал Антон Петрович, поцеловав дочку в раскрасневшуюся щеку. — «Звала мама». Ни разу она меня не спросила, почему я не живу с ними. Значит, ей все объяснили. Дома? Или на улице? И каким выставили меня?»
Что ж, и Елизавета и соседи имели полное право его осудить. А мог ли он поступить иначе? Временами обстоятельства бывают сильнее нас. Или мы только оправдываем себя этим? Во всяком случае, о разводе он ничуть не жалеет, лишь очень и очень горько, что разлучен с Катенькой. И даже, может, не за себя страдает. За Катеньку. Чем она виновата? Почему должна расти полусиротой, завидовать подружкам, у которых и папа и мама дома?
Однако вот и окна с тюлевыми занавесками.
В третий раз после переезда в город подымался Антон Петрович на крыльцо, знакомое до каждого вбитого в ступеньку гвоздя.
Изба была разделена дощатой переборкой, обклеенной серыми с позолотой обоями. В просторной левой половине жили «молодые» и была видна двуспальная никелированная кровать с блестящими шишками и пружинным матрацем. Ее покрывало то же синее стеганое одеяло, которое было при нем. В простенке блеснуло трюмо, так хорошо знакомое. Грубая толстая рама и низенький столик были сделаны местным столяром из сосны «под орех», а само зеркало куплено отдельно. Сколько оно тогда принесло радости и каким казалось нарядным!
За столом, как всегда аккуратно застеленным льняной скатертью, сидела Елизавета Власовна и разбирала горку синих ученических тетрадок. Знакомая картина. Антон Петрович сам не заметил, с какой жадностью, хотя внешне и спокойно, глянул на бывшую жену. Она все еще по-прежнему хороша; подбородок заметней округлился, да полнее стали грудь и руки. Волосы у Елизаветы были тщательно уложены, платье ему неизвестное — черное, шерстяное, красиво расшитое. Видимо, приготовилась достойно встретить бывшего мужа. Не ревнует ли Геннадий к этой встрече? Может, сказал: «Наряжаешься для любимого?» Елизавета всегда умела настоять на своем и тут, наверно, ответила с достоинством: «А ты хочешь, чтобы твоя жена выглядела неряхой?» Вот уж неряхой она действительно никогда не была. Всегда со вкусом одета, всегда деньги учтены до копейки и хозяйство в образцовом порядке. Что в школе — авторитет, что в сельсовете — общественница.
Сам Геннадий возился с телевизором «Рекорд», регулировал звук. Антон Петрович видел лишь его длинную узкую спину, обтянутую вельветовой блузой, и краешек пышного, небрежно повязанного банта, длинные ноги в хорошо отглаженных брюках. На стук входной двери Геннадий не обернулся, хотя, конечно, знал, кто вошел. Елизавета Власовна громко, спокойно спросила:
— Это вы, Катенька?
— Мы с папой обедать.
Попасть в кухоньку можно было только через «светелку». Антон Петрович вытер ноги о ветошный половичок, брошенный у двери, поздоровался: