Осенние дали
Шрифт:
— Чем будете кормить нас сегодня? — поздоровавшись, весело спросила она повариху.
Дородная, раскрасневшаяся от огня женщина вытерла полотенцем ложку и протянула ее фельдшерице:
— Суп с коровятиной. На второе рагу.
— А десерт?
— Яблоки еще не поспели.
— Вы бы, тетя Груня, персиков с Кавказа выписали.
Продолжая шутить, Варвара Михайловна попробовала обед, похвалила и подошла к открытой кладовке.
— Как у вас дела, Клавдия Никитишна?
Забавина не ответила. Глядя на мешки с крупой, на пятилитровую бутыль подсолнечного масла, она шевелила губами и что-то записывала засаленным карандашом на клочке бумаги.
— Рабочие жалуются на вас, — миролюбиво продолжала Варвара Михайловна. — Третьего дня мясо в гуляше было несвежее, да и порции маленькие.
— У меня тут холодильников нету, — не оборачиваясь, отрезала Забавина. — Придираться нечего: лето.
— Зато соль есть: это тоже сохраняет. И при чем тут «придираться»?
— Вы не райисполком — мне указывать. И не хозкомиссия. Обойдемся без советов.
— Дело ваше, Забавина. Но не забывайте, что я санитарный надзор. Предупреждаю: если ко мне и впредь будут поступать жалобы, что продукты несвежие, я составлю акт.
Надо было уйти — это Варвара Михайловна отлично чувствовала. Что ее удерживало? Она по-прежнему стояла у низенькой дверки кладовой, полузаслоняя свет, разглядывая полные, обтянутые халатом плечи заведующей столовой, маслянисто-черный завиток волос, выбившийся из-под косынки на смуглую красивую шею, и словно чего-то ожидая. В тесном помещении пахло увядшим бутом зеленого лука, постным маслом, земляной сыростью. Забавина со стуком положила на дно перевернутого ящика карандаш, вдруг резко повернулась к ней.
— Я знаю давно, что мешаю вам, — начала она тихо, словно задохнувшись. — Вы все время ищете случай выжить меня отсюда. Я знаю.
Еще можно было отделаться коротким замечанием и уйти, но Варвара Михайловна продолжала стоять у кладовки. Чуть ли не с первой встречи с Забавиной в лагере она почувствовала, что по какой-нибудь причине между ними произойдет объяснение, ссора. Когда ей передали, что Забавина сказала Андрею Ильичу, как они с Молостовым собирали в лесу «сладкую ягоду», Варвара Михайловна начала кое-что подозревать. Обе женщины, не высказываясь открыто, не любили друг друга. Вот, кажется, эта минута столкновения и настала.
— Вы не мешаете мне, Клавдия Никитишна, — проговорила Камынина. — Вы просто мне несимпатичны. Глубоко несимпатичны. И я была уверена, что мы когда-нибудь объяснимся.
— Объясняться мне с вами нечего. Пускай с вами объясняются другие любители, с какими вы мужа обманываете да тайком по вечерам в лес ходите свиданничать.
Сердце у Варвары Михайловны, казалось, умолкло, потом забилось гулко, резко, обдав жаром все тело. Она быстро ступила в кладовку.
— Это вы в позату пятницу, шишками бросались?
— Может, и я!
Варвара Михайловна кивнула головой, точно она так и предполагала. И тут же поняла, что этот вопрос давно ее мучил, из-за него она пришла с насыпи в лагерь, завернула к поварихе и остановилась у кладовки.
— Все ваши планы расстроила? — свистящим шепотом проговорила Забавина. — Ну, да вы еще найдете, как устроиться. Городские дамочки на это ловкие: сверху чистенькие, нарядные, а бельецо грязное. Мужа вам мало — берите любовника. Я таким не дорожусь. Хоть навсегда.
— Вы? Вы…
У Варвары Михайловны не хватило силы закончить вопрос. Она растерялась, бессильно привалилась спиной к смолистому косяку двери. Не такого признания ожидала Варвара Михайловна. И хотя она не высказала своей мысли, Забавина ее отлично поняла и тут же ответила:
— Это все до вас не касается.
— Давно вы…
Забавина не ответила; щеки ее в полутьме полыхали румянцем, красные губы изогнулись с выражением превосходства, торжества.
— Я знаю, — кивнула головой Варвара Михайловна. — Еще с Чаши. Ведь мы вместе ехали весной на машине. А почему же вы с… Молостовым не расписались?
Забавину словно ударили. Она вплотную надвинулась высокой грудью, всей крупной фигурой в захватанном халате, словно вытесняя Камынину из кладовки.
— И не собираюсь. Было время — нравился и любила, а теперь можете подобрать. Поспешите: работа на трассе кончается. Пашечка в Чашу вернется, опять ко мне придет. Иль еще раз мужа-дурачка вкруг пальца обернете и заставите взять дружка в облдоротдел работать? Да небось ведь у вас в Моданске другие есть развлекатели? Поиграли с Пашечкой и бросите. Снова ему придется в полночь-заполночь ко мне в окошко стучать. Да только я не приму. Найдем лучше, лишь стоит поманить.
Варвара Михайловна совершенно ясно увидела, что Забавина говорит так из ревности: ей и посейчас дорог Молостов. И как она еще с первой встречи у шалаша, когда увидела дорожного техника и заведующую столовой вместе, не почувствовала их отношений? Ошеломленная Варвара Михайловна испытала ощущение человека, который поскользнулся и на глазах у толпы упал в грязную, вонючую лужу. Он с ужасом представляет, во что превратился; надо подняться — и мучительно стыдно перед людьми.
— А вашим придиркам… — продолжала Забавина, и глаза у нее заблестели, как у кошки. — Вы меня этими придирками не запугаете. Ясно? Не запугаете.
Неожиданно Камынина рассмеялась — тихонько, устало, но искренне:
— Не так вы меня поняли, Клавдия Никитишна. Конечно, я сама виновата. Ну что ж: будет наука на будущее. — Она тяжело, подавленно вздохнула. — Вы правы только отчасти. Совсем отчасти.
За стеной кладовки послышались шаги, голос возчика окликнул:
— Але, Клавочка! Выдь на лавочку. Давай за хлебом в сельпо, в Бабынино подвода идет. Поворачивайся, не то, гляди вон, туча заходит.
Услышав голос возчика, Варвара Михайловна глянула на заведующую столовой и вышла из кладовой. Ничего не сказала ей больше и Забавина. Они будто условились, что этот разговор останется между ними.