Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
Что же Катя, замешкалась? Я вынужден был сам заняться свертком.
– А ну, бабоньки, налетай. Кому?
Но все стояли неподвижно и молчали.
– Подумаешь, невидаль какая. «Не передеритесь»! Чтоб в горле у тебя пересохло. Я, мил человек, привыкла на трудовую копейку покупать.
– Тетя Маша, демонстративно хлопнув дверью, вышла из комнаты.
– Савельич, не зевай, а то раздумаю...
– Я еще пытался шутить.
– Ты и вправду обнаглел, купец.
– Он тоже повернулся и ушел.
– Сдурели оба: одна - от старости, другой - от молодости. Пусть мне будет хуже. Я все беру. Спасибо, Алексей Иванович, если еще что надумаете, тащите сюда. Сгодится...
– И Катя решительно забрала у меня сверток.
Я растерянно смотрел на дверь, за которой скрылся Савельев. И тут только вспомнил, что забыл привезти ему марки.
– Жирно будет. Разберемся, - грубо отрезал я и выхватил у Кати сверток.
– Ну и жмот, - вздохнула Катя.
Во дворе я догнал Савельева и стал оправдываться:
– Извини, забыл про марки-то. В следующий раз привезу или напишу - пришлет...
– Ты это о чем? И не стыдно тебе, а еще друг называется.
– Ты обиделся...
– Обиделся. Только не на то, о чем ты думаешь. Разве в марках дело! Эх ты, сыромятные уши!
Я видел, как у Савельева на лице заиграли желваки, оторопело смотрел на него и ничего не понимал.
– Не сердись. Я же пошутил...
– бормотал я.
Не так я представлял себе свой первый день на работе. Не так. На душе было муторно. Все случившееся не выходило из головы. Правда, сотрудники мои ни о чем не вспоминали. И о поездке меня больше не расспрашивали. Будто ничего и не было.
Дома Марина тоже перестала, попрекать меня «дядюшкиными подачками». По-моему, она смирилась. Словом, как-то приутихла. Так мне казалось.
Вскоре на деньги, полученные в комиссионке, мы купили Марине шубу, хорошие теплые сапоги. Думали, что теперь она будет одета не хуже других. Но Марина их так ни разу и не надела. Значит, я ошибся? Не смирилась, не приутихла.
Наступило какое-то отчуждение и в отношениях с Савельевым. Я несколько раз пытался с ним поговорить по душам, но ничего из этого не вышло. Надо что-то придумать и примириться. Тетя Маша посматривала на меня, точно на больного. Не одобряла. Катя заискивающе заглядывала в глаза.
В один из выходных, прихватив с собой чемодан со слесарными инструментами и спиртного, я направился к Савельеву. Он жил в новом доме, в двухкомнатной квартире.
Я пытался держаться как можно непринужденнее, проще.
– Можно? Или обида на меня так велика, что уже ничего не поправишь?
– Да заходи, заходи, сыромятные уши, - в тон ответил Савельев.
– В таком случае давай все сгладим, - говорю я и ставлю бутылку на стол.
Савельев смотрит на меня, как бы решая, что ему дальше делать.
– А инструмент зачем таскаешь? Боишься, утащат или собрался налево?
– с усмешкой спросил Савельев.
Первое, что приходит в голову, - повернуться и уйти. Савельев, видимо, понял мое замешательство.
– Ну да ладно... Садись...
– И он направляется на кухню.
Я слышу, как хлопает дверца холодильника. Пока Савельев возится, я осматриваю комнату. Давно здесь не был. Невольно отмечаю перемены. Новая мебель. Телевизор. Магнитофон. Да, жена была права: Савельев живет неплохо.
На столе появляются колбаса, селедка, сливочное масло, соленые огурцы. Разливаю по стаканам водку. Чокаемся. Молча пьем и закусываем.
– Отличные огурцы, - говорю я, заранее зная, что на это ответит Савельев.
– Маруся. Она у меня стряпуха будь здоров.
– Что ее не видно-то?
– Ушла на курсы. Шитье штурмует.
– Да?!
– А как же. Надо все уметь. На том стоим.
Разговор вроде бы завязался. На душе стало полегче.
– Закруглим?!
– Хватит, - отвечает Савельев, накрывая широкой ладонью свой стакан.
– Неладно тогда получилось...
– Дошло? Значит, не все потеряно. Это хорошо.
– Не жираф вроде бы.
– Жираф, жираф. Особенно после того, как объявился у тебя за границей брат. Только и бредишь иностранными тряпками. Откуда это у тебя?
– А что, разве они не лучше наших? Возьми, к примеру, слесарный инструмент. Сам же им восхищался.
– Опять за свое.
– Дело не только в тряпках, конечно. Ты видел бы, как там живут!
– Кто живет?
– Прищурившись, Савельев насмешливо посмотрел на меня.
– Народ.
– Какой?
– Обыкновенный... австрийский...
– А ты знаешь, как он живет-то?
– Видел, не зря ходил по улицам и магазинам.
– По улицам и магазинам! Нашел тоже, где смотреть. Вот если бы ты побывал в семье рабочего, да еще своей профессии, и не в одной, а в двух-трех, вот тогда можно было бы судить о жизни.
– Вот поедешь и сходишь...
– обидевшись, говорю я.
– И схожу. Меня, брат, красивой тряпкой в витрине магазина не купишь.
Я пришел к нему как к человеку. Действительно, нехорошо тогда получилось.
– По-твоему, меня купили?
– По-моему, да, - откровенно бросает Савельев.
– Да ты что? Ну, знаешь... Не тебе меня учить.
– Таких, как ты, надо носом, понимаешь, носом во все тыкать, глядишь, толк будет.
Ишь, до чего договорился! Носом тыкать.
– Без сопливых обойдемся, - проворчал я и хотел было выйти из комнаты.
– Не сердись. Это правда...
– остановил меня Савельев.
А я еще хотел ему подарить инструменты!
– Молокосос!
– зло бросил я.
– Выходит, исправляешься. Что касается молокососа, точно, люблю молоко и тебе советую. Оно содержит сто солей и разных витаминов, - спокойно ответил он.