Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
«Наконец-то приехал наш заграничник. Много было радости и суетни. Не было только ее у меня... И я решила, как говорится, в упор поговорить с отцом. Вскоре разговор состоялся. Шел он, естественно, вокруг дяди и Роджерса. Беседа была долгая, нервная, порой она проходила на высоких нотах. И чем больше горячился отец, неуверенно и путано отвечая на мои вопросы, тем больше я утверждалась в мнении, что с ним что-то произошло.
Он так толком и не объяснил, чем же все-таки болел дядюшка, да и болел ли. То он вначале сказал, что дядя лежал в больнице и его встретил Роджерс, а потом вдруг получалось, он оказался в отъезде по делам и объявился позже. Убеждал меня, мол, я неправильно его поняла. Теперь о Роджерсе. То он его видел мимолетно, то вдруг часто оказывался с ним в разных местах. Я не почувствовала прежнего благоговения отца к нему. Скорее всего, наоборот. Роджерс вызывал у него раздражение, и он неохотно касался его персоны. С одной стороны, это хорошо. А с другой - почему вдруг такая перемена? Так ничего толком и не выяснила. Одно для меня понятно: отец на этот раз вернулся из своего вояжа каким-то не таким, не своим, что ли... Его явно что-то тяготит, беспокоит. Ни с того ни с сего начинает кричать, потом смотрит виновато. Но я тоже хороша. Срываюсь, грублю, читаю мораль. А надо бы как-то добрее, деликатнее, что ли. Может, виноват Виктор? Последнее время, когда он приходит к нам, нет прежней простоты и естественности. Отец смотрит исподлобья или, наоборот, начинает лебезить. Противно! Когда дома плохо, никого и ничего не надо. Скорее бы кончить, попрошусь на Камчатку, а там куда-нибудь в глухой район. Сразу самостоятельная жизнь...»
Посылки стали приходить реже. Инициатором этого был Роджерс. Он тогда как бы вскользь сказал: «Не надо привлекать к себе внимание. И заниматься спекуляцией».
После этого и было решено не злоупотреблять пересылкой «барахла».
Марина заметно повеселела. Возможно, она думала, что у нас с братом была размолвка. Этим и вызвано мое плохое настроение.
Да, я не знал, куда себя деть.
Я носился с тюбиком «Поморина» - будь он трижды проклят!
– как сумасшедший. Вспомнив о приеме «путать следы», которому меня учил Роджерс, я приобрел с десяток тюбиков. Я их рассовал в самые различные места квартиры. К «Поморину» должны в доме все привыкнуть, чтобы на него не обращали внимания.
Жена однажды даже схватилась за голову:
– К чему такой запас?.. По-моему, паста у нас находится даже под подушкой.
Наверное, перебрал я.
Неожиданно на неделе позвонил Иран Петрович Фокин...
Я заикался, городил какую-то чепуху. Марина, проходившая мимо, с удивлением посмотрела на меня, но ничего не сказала.
– Рыбалка?
– переспрашивал я.
– Ну конечно... Вы плохо слышите? Я перезвоню...
На секунду был сделан перерыв. Я мог немного собраться. Но от нового звонка все равно вздрогнул.
– Да, да... Теперь лучше...
– сказал я.
– Ну вот...
– обрадовался Фокин.
– Продолжаю... У меня выпадает редкий день. Что вы думаете насчет рыбалки?
Я стал путано ссылаться на свою занятость...
Мне же хотелось, чтобы домашние слышали эту чепуху. Какая там у меня занятость! Потом я что-то брякнул о головной боли. Господи... Надо просто сказать, что согласен, и все.
– Не узнаю вас, Алексей Иванович...
– пробасил Фокин.
– Вас подменили. Отказываться от рыбалки в такие дни!.. Простите меня, но это грех...
В голосе послышалась обида. Я спохватился:
– Вы правы... На свежем воздухе все пройдет.
– Вот это уже другой разговор...
– Тем более что я вам привез новый спиннинг.
– Алексей Иванович...
– растроганно произнес Фокин.
– Ну зачем?.. Это же дорогое удовольствие.
Чувствуется, что самому-то ему было приятно.
– Испытаем завтра...
– Большое, большое вам спасибо...
И этому человеку я готовлю подлость... Когда я вошел в комнату, жена подозрительно меня осмотрела.
– Ты действительно плохо выглядишь... Побледнел... Обратился бы к врачу.
– Пройдет, - небрежно бросил я.
– Побуду на свежем воздухе, все войдет в норму.
Но этот день на свежем воздухе дорого мне стоил. Я не мог спокойно разговаривать с Фокиным, смотреть ему в глава. А он ничего не подозревал, как ребенок, радовался спиннингу, хорошей погоде, моему соседству.
«А если все ему рассказать?» - мелькнула у меня мысль. А Виктор и Марина? Что будет с ними? При мысли об этом судорога прошла по моему телу.
– Что с вами?
– участливо спросил Фокин.
– Вы побледнели. Опять голова?
– Да, немного закружилась.
– Это от переутомления. Пройдет. Посидим у водички.
Хорошо, что рыбная ловля требует тишины: мы сидели молча, но от мыслей-то никуда не денешься. Перебирал множество вариантов, выискивая выход из своего невероятно сложного положения.
Допустим, я завтра... Нет, в понедельник, послезавтра, все-таки пойду туда... Пойду и расскажу. Я же ничего пока не сделал страшного. Я просто попал в беду. А что за этим последует? Трудно даже себе представить...
Мне вдруг пришла в голову шальная мысль - вышвырнуть проклятый тюбик «Поморина» и обо всем забыть...
Нет... Они не забудут. Роджерс отыщет меня. То, что он пообещал мне за разоблачение, не простые слова.
Я покосился на Фокина. Даже не представляет, что сидит рядом с врагом.
Враг...
Это слово все чаще и чаще приходит мне на ум. Ведь это так, и никуда не денешься.
С величайшим трудом дождался я вечера. Разумеется, ничего не поймал.
– Ну, вы совсем раскисли, Алексей Иванович. Я уже переживаю, что вытащил вас из дому...
– сказал Фокин.
– Ничего... Ничего...
– успокоил я.
Обычно после рыбалки я дома засыпал как мертвый. Но теперь лежал, закрыв глаза, и все думал, думал. Издалека донесся приглушенный разговор.
– ...Конечно, ты права, дочка, он стал нервным и беспокойным.
– Разве ты не видишь, что он без тазепама не обходится! Что с ним случилось? До последней поездки в Вену он таким не был, - упрямо твердила Марина.
– Может быть, это оттого, что бросил пить?
– Да, вот еще... Как-то я проснулась от его крика, - продолжала Марина.
– Отец просил у кого-то прощения, клялся, что не виновен. Вспоминал дядю Зорю. Я испугалась и потом долго не могла заснуть...
– Да мало ли что может присниться, доченька? Иной раз такое увидишь...
– Ложись, уже поздно... Завтра поговорим.
– Ох, мама...
– вздохнула Марина.
– Как вы любите все откладывать на завтра.
С утра я помчался в контору. Я торопил себя, будто бы там дела невероятной важности или горит что-нибудь. Весь день хватался за любую работу... Только бы забыться. Разбитый, усталый, вернулся домой.
– Папа, тебе кто-то звонил, просил передать привет.
С трудом соображаю, о чем говорит Марина. Может, это уже оттуда начали звонить? Прошло три недели, после того как вернулся из Вены. Скоро должен отчитываться.