Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
– Спасибо, - стараясь казаться равнодушным, ответил я.
Мне стало не по себе. Не хватало сейчас звонков. Тем более анонимных.
Сели ужинать. Аппетита никакого.
– Алеша, ты не рассказывал ничего о рыбалке.
– Неудачно на этот раз... Сама, наверное, догадалась по результатам.
– Подарок Фокину понравился?
– Очень...
Скорее бы выйти из-за стола. Потом сошлюсь на головную боль и прогуляюсь на свежем воздухе. Надо побыть одному... Это единственное, что мне сейчас хочется. Не смотреть людям в глаза, не отвечать на их вопросы.
И вот я один. Ноги сами несут меня опять туда же, на Лубянку. Показался подъезд знакомого дома. Большие массивные двери часто открываются. Что меня заставило вновь прийти сюда? Почему я здесь? Я стою у гастронома и наблюдаю за обитателями дома напротив. Хочу побороть в душе страх. Пропади пропадом эта Вена, брат, Роджерс! Я устал. Хочется подойти к подъезду, открыть дверь... Настраиваюсь. Уговариваю себя. Чего же я боюсь? Очень неуверенно я направляюсь к зданию. Теперь я стою у подъезда и чувствую себя уже совсем плохо. Пытаюсь заглянуть внутрь. Но, кроме широкой лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой, ничего не вижу.
Оттуда выходят двое. О чем-то весело разговаривают, смеются.
В последнее время я стал очень завидовать людям, которые могут смеяться. Невольно иду за ними. Они - в гастроном. Я - туда же. Они встают в очередь за апельсинами. Пристраиваюсь и я. Сзади. Боже мой! Впереди меня стоят чекисты. От них зависит моя судьба. Присматриваюсь к ним. Такие же, как и все. Ничего выдающегося, сверхъестественного. Последнего невольно трогаю за рукав. Ничего. Не страшно. И я решительно оставляю очередь. Выхожу из гастронома.
Останавливаюсь у двери с вывеской: «Приемная Комитета госбезопасности».
– Вы идете?
– слышу сзади чей-то нетерпеливый вопрос.
– Да, да, - машинально отвечаю я.
И вот я в приемной. Чувствую, как у меня гулко бьется сердце, дрожат ноги. Вижу спасительный диван. Слава богу, есть свободное место. Сажусь. И боюсь поднять голову. Страх меня совершенно сковал. Вот тебе и получил успокоение. Достаю таблетку тазепама. Отправляю ее в рот, но никак не могу проглотить. Во рту все пересохло. Таблетка застряла в горле. Поднимаю глаза и вижу направляющегося ко мне старшину. Машинально втягиваю голову, закрываю глаза.
– Вам плохо?
– слышу его голос.
– Да...
Глоток воды восстановил силы. Рядом стоит озабоченный старшина.
– Сердце?!
– Да, - соврал я, прикладывая правую руку к сердцу,
– Что принимаете?
– участливо осведомился старшина. Я мучительно вспоминаю названия лекарств.
– Может быть, позвать врача?
– Спасибо. Не надо. Посижу немного...
Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я успокоился. Но все же успокоился. Вежливость и предупредительность старшины заглушили чувство страха. Все. Теперь дорогу знаю. Заберу кое-что с собой - и сюда. Решено. Может, завтра.
Конечно, завтра.
На другой день на работе первым меня встретил Савельев.
– Обыскался тебя, иди скорей к Ух Ты, он тебя все утро спрашивает.
Ух Ты - это наш начальник. У него была привычка после каждой фразы говорить: «Ух ты». Как-то после собрания Савельев сказал: «А здорово выступил наш Ух Ты». С тех пор нашего начальника между собой иначе и не называли.
Что случилось? Почему такая срочность? Может, это связано с Веной? Может, у него кто-нибудь есть? Боже, как это ужасно, постоянно ждать, что за тобой придут.
Но у начальника никого не оказалось. Все обошлось благополучно. Ух Ты отчитал меня за опоздание и послал в один из наших домов, где лопнула водопроводная труба. Мы с Савельевым до поздней ночи возились с этой окаянной трубой, выслушивая справедливые упреки жильцов.
Наконец вышли на улицу.
– У тебя дома все в порядке?
– спросил меня Савельев.
Его вопрос застает меня врасплох.
– А что?
– Да ты какой-то не такой.
– С чего это ты взял?
– угрюмо спрашиваю я.
– Проанализировал. У меня электронно-счетная машина...
– улыбается он.
– И что же тебе сказала твоя умная машина?
– Заграница тебе явно не пошла впрок. Она тебя сделала злым, нервным. Так или будешь спорить?
– спрашивает он.
Нужно отвечать, а я молчу.
– Заграница?
– бормочу я, пытаясь придумать, что же сказать.
– Да, она самая...
– весело отвечает он.
– Что-то у тебя там произошло. Вернулся каким-то другим.
– Просто устал... Затаскали по театрам, ресторанам.
– Ой ли?
– покачал головой Савельев.
– Когда тебя таскали в прошлый раз, ты потом целый месяц никому проходу не давал. Все о роскошной жизни рассказывал.
– Преувеличиваешь, конечно. Но на душе неспокойно, это точно, - сознался я и ухватился за мелькнувшую вдруг спасительную мысль: - Волнуюсь за Марину. Она замуж собралась, как-то все у нее сложится?
– А, ну тогда все понятно, - соглашается он.
Впереди ночь... Я стал бояться темноты. Лежу с открытыми глазами, не могу заснуть. В голове - бесконечные вопросы. Пытаюсь на них ответить хотя бы самому себе, Заснул опять уже на рассвете. Вероятно, во сне снова разговаривал. Утром жена и Марина внимательно, не скрывая тревоги, смотрят на меня.
Я быстро собираюсь и ухожу...
«...На днях пылесосила квартиру. Случайно уронила пузырек с валокордином, и он закатился под кровать родителей. Залезла туда и увидела в пружинах матраца... зубную пасту «Поморин»! Как она туда могла попасть? Ленка спрятала? Зачем?! Показала матери, Лене. Они пожимают плечами. Показала отцу. Сперва он усмехнулся, а когда я сказала, где я ее обнаружила, отец оцепенел, словно увидел перед носом кобру... И чего он так испугался? Выхватил из моих рук пасту. Выругался и убежал... Потом пришел, долго извинялся, ссылался на нервы... Просил прощения.