Ошимское колесо
Шрифт:
– Кендет. – Произнёс из шкатулки безвозрастный голос, чистый и спокойный.
Множество фигур, мужчин, женщин, молодых и старых, переходили одна в другую.
– Стоп… – Гариус поднял руку в сторону шкатулки, и мерцание тут же прекратилось. Осталась одна фигура – бледный призрак, через тело которого просматривались линии стола.
– Джеймс Алан Кендет, – сказал призрак, глядя не на нас, а на какую-то отдалённую точку между нами.
– Ты призрак моего предка? – спросил Гариус.
Призрак нахмурился, замерцал и ответил:
– Я библиотечная запись
– Что он говорит? – спросил я. Некоторые слова имели смысл, а остальные с тем же успехом могли быть из другого языка.
Гариус цыкнул на меня.
– Ты призрак?
Призрак нахмурился и затем улыбнулся.
– Нет. Я копия Джеймса Алана Кендета. Его изображение, основанное на детальных наблюдениях.
– А сам Джеймс?
– Он умер больше тысячи лет назад.
– Как он умер?
– Над городом, в котором он жил, сдетонировало термоядерное устройство. – На бледном лице призрака отразилась печаль.
– Что?
– Взрыв.
– Солнце Зодчих?
– Устройство для синтеза… так что подобное солнцу, да.
– Зачем Зодчие себя уничтожили? – Гариус напряжённо уставился из-под огромного лба на маленького призрака, парящего над пустой шкатулкой.
Тот замерцал, и на долю секунды я увидел, как его кожа запузырилась, словно от воспоминания о жаре.
– Нет главных причин. Эскалация полемики. Падает домино, потом следующее, и уже через несколько часов всё обращается в пепел.
– Зачем им повторять это снова? – спросил Гариус. – Зачем уничтожать нас?
– Чтобы выжить. – Наш дальний предок посмотрел на Гариуса, потом на меня, и снова на Гариуса, словно впервые заметил, что мы люди, а не просто голоса, задающие вопросы. – Дальнейшее использование воли нарушает равновесие… – он помедлил, словно глядя на что-то вдалеке где-то в другом месте. – … уравнения Рехенберга – так его называют. Оно управляет изменениями, которые вы, люди, называете "магией". Если честно, мы тоже называем это магией. Может, один человек из десяти тысяч понимает, что это. Остальные знали, что учёные изменили то, как работает мир, и бам! Магия стала возможной! Суперсилы! Хотя тогда это было не так, как сейчас – пользоваться ей было намного сложнее, и требовалось тренироваться…
– Наша магия нарушает равновесие вашего уравнения. – Прервал его Гариус. – Зачем убивать нас?
– Если все умрут, то никто не будет пользоваться магией. Возможно, уравнение само себя уравновесит. Изменения могут прекратиться. Мир может выжить, и цифровые эхо, которые находятся в дипнете, сохранятся.
– Вы принесёте нас в жертву ради эха? Но… вы же не настоящие. Вы не живые, – сказал я. – Вы – воспоминания в машинах?
– Я чувствую себя вполне настоящим. – Призрак Джейс приложил призрачные руки к прозрачной груди. – Я чувствую себя живым. Хочу, чтобы и дальше это продолжалось. В любом случае, если мы не уничтожим вас, то вы уничтожите сами себя, и нас вместе с вами.
Тут он говорил дело, вот только мне не нравилось любое дело, в котором меня могли проткнуть.
– Так почему мы всё ещё здесь? Почему было только два взрыва?
– Есть разногласия. Нет большинства в пользу ядерного решения. Пока. Геллет был несчастным случаем. Хамада была тестом, который пошёл неправильно.
– Почему ты всё это нам рассказываешь? – На его месте я не был бы столь откровенным.
– Я библиотечная запись. Ответы – моё предназначение.
– Но где-то… в машинах… есть полная копия Джеймса Алана Кендета? С его мнениями и желаниями?
Призрак кивнул.
– Несомненно.
– Можно ли повернуть назад колесо? – С неожиданной настойчивостью спросил Гариус.
Пауза.
– Вы имеете в виду комплекс ИКОЛ в Лейпциге? – Судя по голосу, Джеймс читал по книге.
– Ошимское Колесо.
Джеймс Алан Кендет кивнул. Очередная пауза.
– Это ускоритель частиц, круговой тоннель длиной более двух сотен миль. Рулевое колесо вселенной – вот упрощённый способ понимания тех изменений, которые совершил комплекс ИКОЛ, и продолжает совершать. Двигатели в ИКОЛ поворачивают гипотетическое колесо, циферблат, если вам угодно, изменяя основополагающие настройки реальности. На фоне оборудования в камере столкновений ваши соборы выглядели бы крошечными. Короче, поворачивать нужно машину, а не колесо.
– Это машина! – Я уцепился за эту мысль. – Ты тоже машина! Выключи его!
– Система изолирована, чтобы предотвратить вмешательство. А физически туда добраться… затруднительно. Поле Рехенберга яростно флуктуирует при приближении.
– Что ж, ладно. – Мне сильно захотелось захлопнуть шкатулку, и я протянул к ней руку. Все плохие сказки начинаются в Ошиме, и я-то знал, насколько именно там всё становится плохо при приближении. Я положусь на то, что бабушка нас спасёт. – Значит, ничего не поделать. – Моей руке стало холодно, даже когда пальцы ещё не коснулись шкатулки, словно я сунул её в холодную воду.
– Обнаружено затруднение. – Проговорил оригинальный голос шкатулки, ни мужской, ни женский – не человеческий. Призрак нашего предка замерцал и исчез, а на его месте появился пожилой мужчина с вытянутым лицом. Постояв перед нами с секунду, он исчез, и на его месте появилась молодая женщина с короткими волосами и тёмными кругами вокруг глаз, не красивая, но привлекательная. Оба были странно знакомы.
– Стоп, – сказал я, и женщина осталась.
– Аша Лауглин, – сказал безвозрастный голос и затих. Женщина посмотрела мне в глаза.
– К… как ты умерла? – Я отдёрнул руку. Что-то в её взгляде меня напугало.
– Я не умерла, – сказала она.
– Ты всего лишь эхо, история в машине, мы знаем это. Как умерла настоящая Аша?
– Она не умерла. – Аша взглянула на Гариуса и снова перевела взгляд на меня.
– Что с ней случилось в День Тысячи Солнц?
– Она преобразовалась силой воли. Её личность нанеслась на негативное энергетическое состояние тёмной энергии вселенной.
– Что?
– Она стала бестелесной.