Осколки ледяной души
Шрифт:
— Все съел. А ты, Верещагина, хоть и принцесса, а готовишь, я тебе скажу… Отлично просто готовишь!
— Кто, кто?! Принцесса?! Я??? — Татьяна едва не поперхнулась омлетом, тот, кстати, был весьма недурен; он не переставал ее удивлять, этот плохо воспитанный парень. — Разве принцессы пашут с утра до ночи на строительных фирмах, чтобы содержать себя, ну и семью соответственно? И с чего ты вообще взял такое?
— Ну… Ты вся такая беленькая, утонченная. — Он ухмыльнулся противно и неопределенно, из чего нельзя было сделать выводы, звучит ли это обвинением или как раз наоборот. — Пальчики
— Пальчики… — Татьяна отставила руку в сторону и чуть шевельнула пальцами. — Светятся они от маникюра, кстати, не мешало бы обновить. Картошку чистить умеют, представляешь! И много чего еще умеют… А что касается бунта… Был бунт! И еще какой!
— Да ты что? Посмела сказать своей маме — нет?! В жизни не поверю! Как же ты взбунтовалась, Верещагина? Отказалась сходить в магазин? Или попросила перевести себя из спецшколы в обычную?
Наконец-то она поняла, что он просто-напросто над ней издевается. Злится с чего-то и подначивает ее. Только вот на что — вопрос.
— Отстань, Степа, — попросила она, совершенно раздумав делиться с ним воспоминаниями отрочества, склонилась над тарелкой и завтрак заканчивала в полном молчании.
Он тоже больше не возобновлял попыток к ней прицепиться. Мрачнел, насвистывал что-то без конца, не подозревая, как это ее раздражает. И молчал.
Из дома они вышли в полном молчании. Степан тащил огромную корзину, доверху набитую провизией. Татьяна в сборах не участвовала, но видела, как он укладывает туда пару бутылок с красным вином, яблоки, сыр и что-то еще в красивых шуршащих упаковках.
— На чьей машине поедем? — нарушила она молчание, в нерешительности топчась на пятачке перед своей «Маздой».
Он хмуро оглядел ее машину, снова отчего-то скривился и кивнул ей на свою:
— Усаживайся. Тоже мне, водитель!..
Татьяна подчинилась безропотно. Ей не хотелось спорить с ним и доказывать, что за рулем она уже десять лет. Что начинала с отечественной «шестерки», постепенно взбираясь по автомобильному рейтинговому эскалатору все выше и выше. И что за все десять лет не имела ни одного нарушения правил дорожного движения и уж тем более аварий. Санечка вот, к примеру, доверял управление всегда только ей, ссылаясь на свое неумение и нелюбовь водить на оживленных улицах города.
Но Степан не Санечка. Он был совершенно другой, не правильный какой-то. И взгляды его полярно отличались от взглядов ее бывшего мужа, включая такие понятия, к примеру: как и для чего нужно укладываться спать непременно в пижаме.
Им друг друга не понять никогда. А ей.., ей тоже должно быть все по барабану, так, кажется.
Она села рядом с ним в машину, посмотрела на него и, когда он выехал со двора, спросила:
— Что дальше делать, Степа?
— В смысле?
— Что-то нужно делать, я это понимаю. Но не понимаю: как и что. Ну, найдем мы машину этого чудовища. Вычислим по ней
— Слушай, принцесса, не забивай мне пока голову такими вот вопросами, а! — Он скосил взгляд в ее сторону, рассмотрев, наконец, что вырядилась она на дачу, как на праздник. — Вот приедем к Кирюхе. Посидим под рюмочку и подумаем. Он мастер разгадывать загадки. Любит всякую детективную хрень. Сериалы смотрит, книжки всякие читает. И даже как-то в ментовке год после армии отработал. Он что-нибудь присоветует.
— Так мы для того туда и едем?
— Ага. А теперь смотри вперед и молчи. Кирюха что-нибудь придумает непременно.
Степан не стал ей говорить, что его друг уже все придумал.
И то, как постарается убедить Верещагину, что в нем и только в нем ее спасение. И как постарается уговорить ее пожить у него на даче. И как следующим пунктом предложит ей свои услуги частного детектива и охранника, и как…
В общем, понесло того конкретно. Нюсе накануне вечером, невзирая на слезы матери и суровое молчание отца, Кирилл дал от ворот поворот. Позвонил и поставил перед фактом, что полюбил другую женщину. Степан не стал уточнять, что тот имеет в виду, но догадывался. Такая спешка его немного изумляла, но Верещагину он и сам намеревался сбагрить Кирюхе. Второго такого конфуза, как минувшей ночью, он не переживет без потерь.
Надо же было ей таскаться по его квартире в три часа ночи! Он же не знал о таких ее пристрастиях, ну и пошел в туалет в чем всегда спать ложился, то есть в чем его родила горячо любимая и покойная нынче мать.
Даже и не понял сразу, что, будучи голым, тащит ее в кровать. Понял лишь, когда к себе вернулся. Когда залез под одеяло и проворочался без сна до самого утра.
Она тоже не спала. Он слышал, как без конца вздыхала и ворочалась.
В другое время, при других обстоятельствах и других действующих лицах, Степан-то уж точно не улежал бы на месте. И все бы развивалось по законам известного жанра «что бывает, когда только он, она и ночь за окном». Он бы отвел ее в кровать и не ушел бы. Ни за что не ушел. Но… Это при других действующих лицах такое было бы возможно. С Верещагиной же нет.
Почему?
Да потому, что, во-первых, она была не в его вкусе!
Во-вторых, она не была в его вкусе!
А в-третьих… Господи, вот стыдоба-то! Он не знал, как можно с такими, как она. Не знал, что и как нужно говорить. Как обнимать, целовать и все такое. Она уже однажды проявила любознательность, когда он ее поцеловал. И вопросы начала задавать, и языком черт знает что вытворять. У него тогда было два пути: либо удирать со всех ног, либо.., повторить, чтобы она дурочку из себя не корчила. Нет, хватит!
Вся она не его. Без жизни, без искры, да еще в длинной ночной сорочке. Обалдеть же просто можно, в чем человек спит! В ночной рубашке, а под ней полный боекомплект из лифчика и трусов. Хорошо, что хоть колготки на ночь снимает с тапками. Умора! Как же она с этим своим Есениным прожила всю жизнь?! Немудрено, что он от такой Снежной Королевы сбежал. Теперешняя-то его дама вряд ли отягощает себя тряпками под одеялом.
Принцесса, одно слово. Принцесса на горошине, в лифчике, трусах и ночной сорочке.