Осколки

Резник Юлия

— Агаточка, милая, ты нормально себя чувствуешь?

Агата обернулась к Лизавете Львовне.

— Да. Конечно. Немного не по себе из-за переезда родителей.

— Это ужасно. Какая трагедия, что мы лишаемся таких людей. Ну а ты? Никуда не собираешься?

— Я? — удивилась Агата.

— Ты прости меня, деточка, может, это не моё дело, я никого осуждать не намерена, но в коллективе все очень переживают. Боятся за своё

будущее, за будущее фонда, если ты его бросишь. И родители наши очень волнуются. Прямо только и разговоров — уйдёшь ты или не уйдёшь.

— Вот как? Хороший же я руководитель, если об этом ни сном ни духом!

— Лучший! Даже не сомневайся. Просто сейчас столько всего свалилось, что они на тебя даже дунуть боятся. Это я вот в глаза лезу. Ты уж не обижайся на старуху.

— Ну что вы? Глупости какие. Успокойте коллектив, сообщите, что никто никуда не едет. И фонд продолжит свою работу, даже если мне придётся…

Не найдя слов, Агата пожала плечами. Даже если ей придётся умолять о его финансировании на коленях?..

— Вот и славно! Вот и хорошо.

Агата вымученно улыбнулась, ставя точку в их разговоре, и вернулась к себе. Усталость неподъёмной тяжестью давила на плечи, она осела на стул, чувствуя, как опускаются будто свинцом налитые веки, и сон обнимает её так некстати. Вчера она впервые за более чем два месяца взялась за фотоаппарат. Снимала детей и взрослых, подопечных фонда. Щёлкая затвором снова и снова, запечатлевала в вечности секунды их жизни. А потом, уже дома, она очень долго, часов до трёх, просматривала отснятые материалы, играла с ними в редакторе в попытке довести до совершенства. Потому и не выспалась.

Агата опустила голову на стол и задремала. Проснулась, когда солнце сместилось за крышу дома напротив и уже не слепило так. Встряхнулась. Отругала себя, что дрыхнет, когда у неё полным-полно дел. Впрочем, до встречи с настойчивым папашей оставалось по меньшей мере минут сорок, и Агата как раз успевала заскочить в бухгалтерию, чтобы завизировать документы. Прежде чем выйти, она прихватила с собой и свой «Кэнон». Раз желание фотографировать к ней вернулось, нельзя было его игнорировать.

Справившись с делами и поболтав немного с Мариной, Агата прошлась по коридорам в поисках вдохновения. Она занималась социальной фотографией, и на хороший снимок её могло вдохновить всё что угодно. А хоть бы и девочка, что смирно сидела на маленьком стульчике у кабинета психолога и безучастно смотрела в окно.

Агата стала намеренно ступать чуть тяжелее, чтобы та её услышала и не испугалась. Покрутила объектив, отрегулировав фокус. Щёлкнула.

— Привет. Я — Агата. А это мой фотоаппарат, — сказала она, опускаясь перед девочкой на колени. Зона общения имела немаловажное значение в коммуникации с особенными детьми. Глупо было ожидать, что девочка откликнулась бы, если бы её позвали издали. А так она чуть повела светленькой головой и… о господи! А ведь Агата однажды уже видела эту малышку. На фото в телефоне Ильи. В груди и в горле горело, будто она пережрала пиццы с халапеньо. Агата сглотнула, давая себе команду: «Ну же, скажи хоть

что-нибудь, скажи! Ты должна. У тебя получится!». — Ничего, что я тебя щёлкнула? Я — фотограф. Если хочешь, могу подарить тебе это фото. Ты знаешь, что очень хорошенькая?

Одно лицо с папой, который, судя по всему, где-то здесь. Или... или нет? Или он всё-таки улетел? Агата не смогла бы ответить, что её страшит больше. Её бросало из жара в холод. Из холода в жар. А девочка, ничего подобного не замечая, всё так же безучастно смотрела в окно.

Вдох, выдох. Нужно просто успокоиться. Агата как раз пыталась взять под контроль чувства, когда дверь в кабинет психолога открылась, являя Стужина собственной персоной и сводя на нет все её старания. Сердце в груди загрохотало так, словно оно гоняло не кровь, а густую-густую смолу. Камера в руках дрогнула…

— А вот и наша Агата Отаровна. Агат, это Стужин Илья Валерьевич. Елизавета Львовна сказала, что у вас встреча, но мы решили пообщаться прежде, чтобы уж знать о чём.

— Спасибо, Алис. А с Ильёй мы, оказывается, знакомы. Привет.

Каким чудом она встала, не пошатнувшись? Каким чудом сделала три шага навстречу и даже нашла в себе силы как ни в чём не бывало пожать его руку?

— Ч-чёрт. Я должен был догадаться! Значит, директор?

— Не так давно. Да это и неважно. — Чтобы чуть перевести дух, Агата скосила взгляд на малышку. — Пройдём в кабинет?

— Да. Ксюш, пойдём с папой. И скажи спасибо Алисе Витальевне.

Ноль реакции. Чего, в общем-то, и следовало ожидать.

— Эта история с похищением — правда? Или такой оригинальный способ попасть к нам на приём? — спросила Агата у Стужина, когда за ними закрылась дверь.

— Чистая правда. Мне посоветовал обратиться в твой фонд психолог из полицейского участка.

— Какой ужас. — Агата покачала головой. — Как это произошло?

Стужин, который всё это время придирчиво изучал её кабинет, обернулся и, напрочь проигнорировав вопрос, поспешил задать свой:

— Почему ты мне не сказала?

— О чём?

— О том, что ты всем здесь заправляешь. Я ведь думал, что ты так… волонтёришь.

— А какая разница?

— Не знаю. Просто я полагал, что ты…

— Что?

— Вполне обычная, — как-то зло даже выпалил Стужин.

— Ты правильно полагал, — ответила Агата, не сводя взгляда с его дочери, которая смотрела на фотоаппарат, болтающийся у неё на шее. Агата сняла камеру и сунула в маленькие ручки.

— Лучше не надо. Вещь дорогая. А Ксюша ужасно неловкая.

Агата стиснула зубы. Помогла девочке взять фотоаппарат. Включила. И показала, как просмотреть уже отснятые фотографии.