Осколок
Шрифт:
Ловили по ведру чистейшей форели и бычков на вяленую красную икру?
А, простите, забыл, красная икра сейчас - деликатес?!
Тогда знайте - было время, когда на Колыме (про рыбалку я уже упоминал) красную икру в магазинах давали в нагрузку к водке. И так она некоторым надоедала, что многие любители раствора spiritus vini, выйдя на улицу с вожделенной поллитровкой за 2 рубля 87 копеек (!), это в ценах после реформы 1960-го года, со смаком размазывали пакет икры о стенку заведения. От этого стенки прибредали стойкий красный цвет не смываемый ни дождями, ни усилиями уборщиц.
Думаете, опять вру?
Зато уж зима, так зима!
Колыма, Колыма,
Чудная планета.
Десять месяцев зима,
Остальное - лето.
В самом-то Магадане ещё относительно тепло зимой. Сказывается морской климат. Ну, подумаешь, минус тридцать за окном?! А на трассе - минус шестьдесят не редкость.
При такой температуре бензин становится вязким, тягучим, как правильное растительное масло и горит весьма неохотно, не как в кино - пух!
– и столб пламени. Попробуй, остановись, скажем, у столовой, чтобы пообедать, да немного передохнуть, и заглуши мотор. Через десять минут всё выстывает до самого не могу. Крути тогда ручку, насилуй стартер сколько мочи хватит - толка не будет, не заведёшься.
Однако, водители приспособились машины поджигать, чтобы прогреть (лампы паяльные да керосинки всякие на таком морозе не дееспособны).
Делалось это просто. Набиралось из бака ведро тягучего, вязкого бензина, и бензин этот выливался на капот. Затем из ветоши изготавливался жгутик, который обмакивался опять же в этот самый вязкий бензин и поджигался спи-чеч-кой. И вот, когда разгорался жгутик с бензином, им уже поджигали капот.
У молодых или вновь прибывших на Колыму шофёров при виде подобных действий случались нервические истерики с криками и попытками бензин потушить, от чего приходилось их иногда кулаком излечивать и отечески наставлять - смотри, мол, как старшие опытные товарищи делают и заткнись, глупый ты человече.
Странно, но даже краска не успевала обгорать, только бензин, зато машина прогревалась.
Главное дело было - не зазеваться, успеть, как прогорит бензин, взгромоздиться в кабину и стартануть как следовает, пока снова всё не застыло. Успел - завёлся, не успел - снова поджигай.
Ладно, о чудесах и красотах ещё будет чего сказать, а пока вернёмся к шатающимся от долгой болтанки зекам, что опасливо ступают с мостков на уходящую из-под ног землю Колымы.
Небольшой посёлок, ставший через несколько лет городом, Магадан встретил ошеломлённых зеков позёмкой. Не дав ни минуты роздыху, всех привели колонной в лагерь, тут же построили на плацу и немедленно принялись сортировать по роду деятельности: интеллигенты всякие, вроде учителей, да умники – валить лес, золото мыть, работяги – по своим цивильным специальностям, так что Василий тут же был определён в бригаду шофёров, коих на Колыме тогда, как и на материке, было можно пересчитать по пальцам.
Повезло ему – вакантным оказалось место водовоза, и с первого дня сел Василий на машину и колесил
Иван же поехал по трассе в далёкую даль между бесконечных, похожих на разбросанные тюбетейки сопок, верхушки самых высоких из которых были уже прочно покрыты снеговыми салфетками. И в этой далёкой дали, на самом берегу могучей Колымы, его, только-только на воле окончившего курсы бухгалтеров, определили заведовать лагерным складом и заниматься снабженческими вопросами. Можно подумать – хорошо утроился, при кормёжке, тепле? Вот тут она и кроется, ошибочка. Бит был Иван многократно и жестоко, дважды стоял под расстрелом (пугали). За что?
Подходит замёрзший до стука зубовного конвоир, идущий в казарму, затвор передёргивает и ласково произносит: «Сука, спирту быстро во флягу, понял?»
А как тут не понять – он пальнёт в башку и запросто скажет потом, что зека на него напал, и он принял меры защиты. Так что всяческие ревизии непременно находили разного рода недостачи, в основном спирта и сахара, со всеми вытекающими последствиями. Суд был, как правило, короткий и суровый, со всей строгостью закона, до вышки, однако, не доходило – работать просто некому будет. Срок Ивану добавлялся и добавлялся: то пять лет, то десяточка, и конца этому видно не было.
Конец пришёл совсем с другой стороны.
Надоело строптивой Колыме, в каком году не помню, мирно нести мутные воды свои в холодные океанские просторы, и решила она как-то потешится, да взбодрить слегка племя людское. Ну и сделалось наводнение нешуточное, подмыло добрый кусман, метров триста на пятьсот, обрывистого берега. На беду Ивана, находился он в это время на рабочем, так сказать, посту – выносил со склада всё, что попадалось под руку, спасти пытался, только ничего не спас. Скрылся тот самый кусман, вместе с Иваном, складом и половиной лагеря в глубоких ледяных водах. Поиграла река. А может быть спасла она Ивана, да и других доходяг, укоротила мучения, избавила от пыток.
Нет на берегу Колымы ни креста, ни плиты могильной, никто не может указать точного места упокоения Ивана Бубл'eя и доброй сотни его солагерников, но я тебя помню, дядя Ваня и люблю тебя. Светлая тебе память и пусть пухом тебе будут тёмные воды Колымы.
Петро же Боярченко, водитель, как и Василий, тоже поехал по трассе, да далеко не уехал, на Сто-Полста шоферил, тоже при лагере. Так что с Василием ему приходилось встречаться и на трассе, и так просто довольно часто, и дружба их не только не угасала, но с годами только крепла.
Первые два года лагеря жил Василий, как и все, в казарменном бараке, имел свои нары, при них нижнюю полочку в тумбочке, куда складывал зубной порошок, обмылок, завёрнутый в газетную бумагу и фотографию матери, а больше ничего складывать было нельзя - не полагалось. По субботам устраивался шмон, и если при шмоне находили в тумбочке у кого что-либо другое - наказание было суровым, за пару шкарпеток, присланных в посылке с воли, неделю карцера можно было схлопотать...
Ну, это всё тонкости лагерного бытия, описаны они были сто раз, и про них мне не интересно.