Осквернители (Тени пустыни - 1)
Шрифт:
– Какого черта!
– рассердился Петр Иванович, когда слуги подвели ему коня.
– О доктор, позвольте избавить вас от грязных скотов... Одно прикосновение к ним оскверняет, клянусь.
– Да отпустите меня наконец!
– Мы так рады, так рады, что вы невредимы! Случись что с вами, господин Али с нас головы поснимает. Сарыки - опасный народ. Господин Али их облагодетельствовал: разрешил им, беглецам, поселиться в нашем поместье, а они чуть что - за ножи хватаются...
Петр Иванович никак не мог понять, с чего вдруг управляющий проявлял столько беспокойства и заботы. И, только взглянув в конец улочки, понял, в чем дело.
Через селение двигалась пышная процессия, точно сошедшая с персидской миниатюры. Впереди вышагивал высоченный прислужник, ведя под уздцы длинногривого кашмирского пони, груженного кальянами, шкатулками с табаком, мангалкой, полной пышущих жаром углей. Вслед тряслись на белых ослах зурначи, усердно дувшие в свои визгливо звучавшие инструменты. От писка и визга заметались, залаяли, завыли собаки. Здоровенные, вооруженные с головы до ног верховые слуги сгрудились вокруг Али Алескера, восседавшего на тонконогом "текине" караковой масти. Помещик внешне преобразился. Он сменил свой черный европейский костюм на курдский камзол - кепенек - и свободные шаровары, перепоясанные йезидским шелковым поясом. Вместо модных ботинок он обулся в исфаганские строченые туфли. Голову от солнца защищала буджнурдская войлочная шапка, из-под которой поблескивали маслянистые его глаза. Гранатовые губы Али Алескера сияли над его ассирийской бородой полураспустившимся бутоном. Кортеж замыкал паланкин, шелковые шторки которого укрывали, несомненно, женщину. Вооруженные всадники охраняли с тыла эскорт. Доктору безумно захотелось согнать с алых губ Али Алескера вечную его улыбочку, и он закричал:
– Честное слово, господин Алескер, люди мрут как мухи в вашем благодатном поместье!
Бутон губ Али Алескера распустился в очаровательный цветок смеха.
– Что поделать, господин профессор, эх, тьфу-тьфу! Пока один абрикос поспеет, сотня обсыпется.
– Отвратно!.. Тошно!..
Но доктор просчитался. Согнать улыбку с лица Али Алескера было невозможно.
– О Абулфаиз, и охота вам, дорогой профессор, выбирать подобную клоаку для своих прогулок. Ведь так хорошо дышится на дорожках среди роз нашего Баге Багу.
– Прикажите вашим холуям мне не мешать.
– О, разве они смеют... Лечите сколько душе угодно! Но позвольте вам сообщить приятнейшую новость: к нам в наши края пожаловал высокий гость, сам их высокопревосходительство генерал-губернатор. Вы хотели его видеть. Едем в Долину Роз! Там мы устраиваем "гарден партей" - пикничок, так сказать.
Господин Али Алескер говорил так ласково, так убедительно, что пришлось уступить. Петр Иванович, перевязав руку юноше, забрался в седло. Помещик подогнал своего коня вплотную к доктору, уперся коленом в его колено и, помахивая плеткой, принялся доверительно объяснять, как трудно сейчас живется помещику.
– Сердце болит. Мы с нашей нежной супругой, - и он кивнул в сторону паланкина, - возмущены. Да, да, возмущены, тьфу-тьфу! Мои либеральные взгляды... Я не терплю произвола властей. Пусть я потону в своей крови, если ваши упреки неправильны. О, чиновники в Тегеране все взяточники, мздоимцы, мерзавцы! Система прогнила...
– Но сарыки живут в вашем Баге Багу, - не удержался доктор, работают у вас и на вас.
– Увы! Налоги, налоги, без конца налоги! Сборщики податей из Мешхеда одолели. Имеют наглость требовать с меня налоги, с меня - самого Али Алескера - и за кого? За каких-то перебежавших от Советов бесштанных сарыков! Во вторник являются канцелярские крысы и пищат: "Плати! Недоимки за тобой. Ты уже пять лет не платишь". Какое нахальство!
Али Алескер гордо выпятил свой животик и потер верхнюю губу, над которой полагалось расти усам, но усы Алескер брил начисто.
– Нет, тем налогосборщикам, кто полезет в Баге Багу, я не дам ни крана. Если генерал-губернатор опять заговорит о недоимках, я надену на мысли плащ забвения.
Но доктор попытался повернуть разговор на сарыков:
– Ужасно живут ваши крестьяне. Почему бы вам им не помочь?
– Вы думаете? О, это идея! Эх, тьфу-тьфу! Здорово! Я им помогу, и мне народ отдаст на выборах голоса. И я в меджлисе! О! Слава, почет... Вы гений, доктор! Впрочем...
Петр Иванович хотел разъяснить, что ничего подобного он не имел в виду.
Но Али Алескер уже не слушал.
– Эй, Кули, сюда!
– завопил он.
Подбежал сарык в лохмотьях и поцеловал носок сапога Али.
– Говори!
– Ваше приказание, господин, на руках моих и на сердце.
– Сколько ты получил дохода. Кули?
– У вашей милости я арендую один джуфт*. Аллах дал мне собрать восемьсот сорок фунтов риса. Триста фунтов отдал за аренду. Оставшийся рис я продал вашему управляющему. Получил за них восемьсот шестьдесят кран. Я арендовал вашего вола. Заплатил сорок восемь кран. За воду я отдал управляющему двадцать кран. За семена семьдесят кран. Да в счет налогов сто двадцать два крана он взял. Господин управляющий говорит, что столько берет с каждого джуфта государство.
_______________
* Д ж у ф т - участок земли, который можно вспахать на паре
волов за день.
– Ха, эй ты, о царь всех бухгалтеров! Тьфу-тьфу. Сколько же ты получил чистого дохода, Кули?
– Ваша милость, у меня осталось триста пятьдесят кран. Но жена, дети. Надо одеть, обуть. Опять же еда!..
– Да, ты богач, Кули!
– О господин, у меня семь детей...
– Не серди бога. У тебя красивенькая дочка. Я видел.
– Ей только одиннадцать лет!
– Э...
– Али чуть скособочил голову на паланкин и гораздо тише заметил: - Э, она совсем созрела... Такая пышнотелая и тут и здесь. Такая раскрасавица стоит восемьсот - девятьсот кран. Привези ее ко мне во двор... Вот у тебя и деньги, целый капитал!
Лицо сырака сморщилось не то в улыбке, не то от боли. Он склонил голову и что-то пробормотал...
Когда они немного отъехали, Али Алескер заметил:
– Упрям, как все сарыки. Ах, тьфу-тьфу! Да паду я жертвой вашего языка, профессор! Ваша доброта находит путь к моему нежному сердцу. Но, клянусь, на мне уже седьмой саван истлел бы, дай я волю всякой сарыкской сволочи. Все сарыки - бездельники. Совсем при Советах развратились. Хоть и бежали от большевиков, а сами большевистского духа понабрались, правда, моя нежная подруга?
Молодой голос из-за шторки паланкина ответил:
– Али правильно говорит: с чернью говорят не языком, а палкой.
– Умница, умница, моя нежная подруга. Княжна у меня очень правильно рассуждает. О Абдулфаиз, я скоро последние штаны старьевщику понесу. Мы, помещики, совсем обнищали. Возьмите Баге Багу - наше имение. Сорок четыре тысячи налог на рис, четырнадцать тысяч на тутовник, сто пятьдесят три тысячи жалованье лодырям слугам, восемьдесят восемь на покупку голландского бильярда...