Ослепительный нож
Шрифт:
Следом за Асфаной появился Дюдень. Лысина - в поту, куценькая бородка растрёпана.
– Пошли, ханум, к господину, - голос не предвещал ничего приятного.
Евфимия - что было крайней редкостью для неё - ощутила сосущий страх. В мыслях всплыло слово «гарем». Не уготовано ли ей место среди жён Мамутека? Неведомо для чего взяла Раину с собой.
– Помогай тебе Биби-Мушкиль-Куша, - напутствовала шёпотом Асфана.
– Кто, кто?
– переспросила боярышня.
– Госпожа-разрешительница, покровительница
В покое Ханифа Евфимия прежде всего узнала царевича в щегольском терлике с перехватом у пояса, с короткими рукавами. Чем-то знакомым повеяло и от свирепого на вид тучного мурзы в длинном, ниже колен, чапаке типа кафтана. Третий, с колючим взором и ухоженной чёрной бородкой, был Ачисан.
– Какую жемчужину у себя скрываешь, Ханиф?
– прищурился Мамутек.
Тучный мурза вперил во Всеволожу подозрительный взгляд.
– Моя гостья, - сказал хозяин.
– Почему твоя гостья не может оказаться моей?
– лучезарно улыбнулся царевич.
Раина, державшаяся бок о бок с боярышней, дрогнула.
– Она гостья моей жены Асфаны, - уточнил Ханиф.
– Я твоей милости объяснял после битвы под Суздалем…
– Хотел её отпустить домой, - напомнил царевич.
– Её дом - твой дом? Ты мне лгал.
– Мой дом - её дом, - понурился Канафи.
Тучный мурза не спускал глаз с боярышни. От такого внимания захотелось провалиться сквозь землю. Где ей встречались эти обвислые усы?
Мурза прошептал царевичу нечто важное, ибо Ханиф, расслышав, с испугом посмотрел на мурзу, с жалостью - на Всеволожу.
Мамутек согласно кивнул и отдал приказ через дверь.
Некоторое время вельможи переговаривались на своём языке. Потом царевич сказал:
– Выйди, женщина в соседний покой. Пусть девка переоденет тебя.
Евфимия и Раина вышли. В малой палате, где только что беседовали имам и отшельник, боярышню ждала русская мужская сряда, какую носят стремянные. Тут она догадалась, вернее, вспомнила: свирепый на вид вельможа был тот, что под стенами Белёва вёл переговоры с князьями. Толмач именовал его «Хочубой», Евфимия же из татарских уст ясно слышала: «Кичибей».
– Ой, возвращаться к ним, словно отроковицам в пещь огненную!
– волновалась Раина.
– Хоть в ад, иного пути нам нет, - переодевалась Евфимия.
– Маматяка боюсь!
– стонала лесная дева.
– Было мне возле него «привидение» то: злодейски умертвит он отца и брата.
– Фух!
– перевела дух Евфимия, поскольку Раинины «привидения» то и дело сбывались и боярышня начинала им верить.
– Вот от чего ты давеча дрогнула!
Едва обе переступили порог Ханифов, Кичибей, или Хочубой, ткнул пальцем во Всеволожу:
– Советник князя Дмитрия Красного, уготовь Аллах покойнику в джаканнаме жаркую сковородку!
– Верно ли?
– резким голосом
– Твой мурза памятлив на лица, - кивнула Евфимия.
– Кто родил тебя, лучше бы родил камень, - проскрежетал Ачисан.
– Камень занял бы своё место при постройке стены.
– Я пыталась построить стену доверия меж двумя ратями под Белёвом, - заявила Евфимия.
– Посланник Аллаха учит, - возразил Ачисан, - советы жён нам нужны, чтобы делать наоборот.
– Однако же ваша мудрость гласит о женщине, - напомнила Всеволожа, - «она родит, она и на ноги ставит», «Язык немого лишь мать поймёт», «У кого нет жены, у того нет близкого».
– Женщина - мешок орехов, чтобы купить или продать. Мужчины намного выше степенью своего достоинства, - упорствовал Ачисан.
– Когда арабское племя туарегов проиграло битву, - напомнила Евфимия из истории, - пришли на помощь женщины и выиграли бой. С тех пор в этом племени они сняли паранджи и заставили носить их мужчин.
Услышанное о туарегах вызвало бурю негодования у царевича и вельмож. О чём они спорили? Что приказывал Мамутек? В конце-то концов Ханиф сурово велел Евфимии:
– Удались пока… Боярышня и Раина вышли.
Хозяйка ждала у входа на женскую половину.
– Что?
– Кичибей узнал во мне белёвского советника при князе, участницу споров о докончаниях, - сообщила Евфимия.
– Ой, ой, ой, ой!
– сжала голову Асфана.
– Теперь попадёшь не в зенан к царевичу, а на плаху. Они потеряют разум!
Раина беззвучно плакала.
– Когда открывается истина, разум отступает назад, - вздохнула Евфимия.
Мрачное воцарилось молчание. За трапезой к еде не притронулись ни хозяйка, ни гостьи.
Повечер явился Ханиф, перемолвился с главной женой и вышел.
– Не обо мне ли шла речь?
– осведомилась Евфимия.
– Тайны нет?
Асфана прижала подол к лицу и разревелась навзрыд.
Айбикен смачивала её виски целебной водой. Открыв лик, татарка произнесла сквозь всхлипы:
– Велел одеть воином. Горе тебе! Сегодня предстанешь пред грозные очи Улу-Махмета. Царь будет твоим судьёй!
9
Палата, где заседал диван казанского царя в Курмыше, сравнительно с великокняжеской Престольной была скромна. Белые стены - глазу остановиться не на чем. Ковры - единственная роскошь, - стопа утопала в них. По бокам - мурзы, в средоточии же, у противоположной от входа стены, на более высоких подушках - старый, сухонький Улу-Махмет. По левую и правую руку - царевичи.