Ослепительный нож
Шрифт:
Две московлянки не успели оглянуться, как из райских кущ попали в банный ад... Здесь не в пример домашнему было не густо жару, пару, зато нагие дьяволицы задали такую трёпку грешницам, что терпеливая Раина возмутилась:
– Пусть трут и гладят, а зачем щипать? Голубка, заступись!
– молила лесная дева Всеволожу.
– Вон та, зубастая, чуть не плясала по моей спине!
Евфимия страдала, но молчала. Айбикен в рамена и в лопатки втирала ей дурманящее снадобье. И ужасалась то и дело:
– Где много падала? Где расшибалась? Сказать - на поле брани, - не
Устроились без лавок, без столов: подушки - по ковру. «По-римски!» - отметила Евфимия.
Тут распоряжалась не Айбикен, а Асфана. От непривычно сдобренной приправами баранины во рту горело.
Раина ела сдержанно, как на поминках. «От бани не пришла в себя», - решила Всеволожа и спросила:
– Никак, не можется?
– Нет, хорошо, - сверкнула дева конопушками.
– Привыкла к их мытью. Теперь привыкнуть бы к еде!
К разгару пиршества пришёл Ханиф.
– Ты? Здесь?
– не находил он слов.
– Не верил, когда узнал.
Евфимия с Раиной поднялись и поклонились поясно.
– Есть у меня в Курмыше дело, Канафи, - сказала Всеволожа после здравствований.
– К кому было прибегнуть, под чью крышу? Ты говорил: «Мой дом - твой дом».
– Да, говорил, - вздохнул Ханиф.
– Где Дюдень? «Стало быть, ещё скрывается от господина», - догадалась Всеволожа. Чтоб не соврать, ответила:
– Большой пожар был на Москве. Ордынский двор сгорел. Твой человек потерял сына.
– Хм-хм, - понурился Ханиф. Однако тут же вскинул голову и улыбнулся: весь - гостеприимство.
– Насытишься, пусть Асфана сведёт тебя ко мне.
Закончив трапезу, Евфимия в сопровождении хозяйки перешла в мужскую половину дома.
– Потом расскажешь, как жила?
– спросила Асфана.
– Вестимо, - согласилась Всеволожа.
– Обеим будет что порассказать, что вспомнить.
Жена Ханифа приоткрыла дверь, сама же не вошла, впустила гостью.
Вельможа Мамутека возлежал на низком ложе, покрытом стриженым узорчатым ковром. Боярышне он предложил подушку:
– Садись и выслушай.
Евфимия уселась, подобрав ноги. Вся - внимание.
– Отчаянная!
– погрозил Ханиф.
– Упрямая! Знаю, за кем явилась, чего хочешь. Домой отправил, не послушалась. Теперь из-за тебя - хоть под топор! Не хмурься. Это лишь мои заботы. Ты - гостья. Отдыхай. Асфана рада.
– Что с великим князем? Как здоровье пленников?
– осторожно задала вопрос Евфимия.
– Нойон Василий поправляется, - сказал Ханиф.
– Андрей Плещеев и другие в полном здравии. Царь послал Бегича к Дмитрию Шемяке, чтоб быть ему великим князем под верховной властью правителя Казанского, Василию же быть в вечной неволе. Есть вести, что Шемяка согласится, поддастся нашему царю в обмен на смерть Васильеву. Не знаю, как решит Улу-Махмет. Тебе же при любом решении тут делать нечего. Гости и возвращайся восвояси.
– Благодарю на приглашении, - склонила голову Евфимия.
– Не обрати во гнев мои слова: прежде чем вернуться, хочу увидеться с царём.
Ханиф насупился:
– Худые речи, Афима!
– потом прищурился с ехидцей: -
Всеволожа повторила жёстко:
– Хочу видеться с царём! С твоим пособом иль без оного, я с ним увижусь. Клянусь небом, проливающим дожди, клянусь землёй, выращивающей травы, я буду лицезреть Улу-Махмета!
– Знаешь Коран?
– осклабился Ханиф.
– Хочешь, чтобы я уведомил царя о дерзостном твоём желании?
– Евфимия кивнула.
– Напомню из Корана, - продолжал муж Асфаны.
– Земледелец воззвал: «Боже! Уведомь Землю о любви моей!» Земля тотчас же сотряслась. Сосед воскликнул: «Ой, Земля трясётся!» А земледелец с гордостью ответил: «Её уведомили!»
– Стало быть, не будешь мне споспешествовать?
– поднялась с подушки Всеволожа.
Ханиф молчал. Она остановилась у двери.
– Благодарю за всё, что уже сделал. Будь благополучен.
– Не торопись, - остановил Ханиф.
– Коран читала, мусульманских же обычаев ещё не ведаешь вполне.
– Чего не ведаю?
– спросила Всеволожа. Вельможа улыбнулся:
– Молчание или улыбка у нас считаются согласием.
8
Протекали за седмицей седмица, а дело, ради которого Евфимия оказалась в Курмыше, не терпящее промешки дело, как кол в водовороте, не двигалось. Жизнь гостьи напоминала акварий, сосуд стеклянный для разведения водожилых: и водоросли в водяничке, и речной песочек, а воли нет. За крепостной заплот не то чтоб выйти - не выглянешь. На мужескую половину без позова не ступишь. Ханиф не зовёт. Изрядно устала Евфимия от банных новизн, от восточных яств, от словоохотливой Асфаны, с кем всё переговорено, пересужено. На просьбу отпустить та просила продлить гостины или избегала ответа.
Раина тоже истощила терпение. Хозяйка, будто не замечая боярышниной тоски, подметила Раинину скуку. «Отпусти девку, - предложила она.
– Служанок у меня много». Евфимия, поразмыслив, поняла: её здесь держат намеренно, чтоб не встревала палкой в колеса. И будут держать, пока не решится судьба Василиуса. Хитро придумал Ханиф! Нет замысла расстроить его придумку.
Дюдень как-то показался мельком. Не подошёл, издалека поприветствовал. Значит, досталось бедному за появление подопечной в Курмыше. Пусть не по пяткам, а всё же крепко. Теперь нет на него надежды.
Асфана, весёлая, вошла в ложню гостьи и объявила:
– Сегодня к нам - песельник! Ещё в Орде Мамутек купил его. Большой полон пригнали с Южной Руси. С тех пор возит с собой царевич русского соловья. Мой Канафи одолжил яшника на вечер. Пошли…
Женское общество собралось в саду. По одну сторону пруда - жёны Ханифа с боярышней и её девушкой, по другую - длинный худырь с узким ликом, впавшими ланитами, взором огненным. В руках будто лютня иль балалайка, только больше, пузастее.
– Как прозывают песельника?
– спросила Асфану Всеволожа.