Основатели и Империя

Азимов Айзек

Пройдет еще не одно столетие, прежде чем это творение рук человеческих рассыплется в пыль. И сейчас этот металл, эта мощь бездействует лишь потому, что у людей недостает сил привести ее в движение.

Миллионы, оставшиеся после гибели миллиардов, разорвали железные одежды планеты и открыли землю, тысячу лет не видевшую солнечного света. Окруженные механическими исполнителями всех видов работы, освобожденные чудесами техники от произвола природы, люди возвратились к земле. На местах транспортных развязок росли пшеница

и кукуруза, у подножий небоскребов паслись овцы.

Но еще существовал Неотрантор, о котором никто не знал, пока туда, как в последнее пристанище, не бежала от Великого Погрома испуганная семья императора. Там Император пережидал восстание, а когда волнения улеглись, там и остался.

А в его власти осталось двадцать сельскохозяйственных миров.

Император Галактики, Повелитель Вселенной Дагоберт IХ правил двадцатью мирами, населенными непокорными землевладельцами и угрюмыми крестьянами. В тот проклятый день, когда Дагоберт IХ приехал с отцом на Неотрантор, ему было двадцать пять. В памяти императора жил образ прежней Империи, славной и могучей, а его сын, которому предстоит быть Дагобертом, родился на Неотранторе.

Он не знал другой Вселенной, кроме двадцати миров.

Воздушная открытая машина Джорда Коммазона по праву считалась самым шикарным средством передвижения на всем Неотранторе. Не только потому, что Коммазон был самым крупным землевладельцем на Неотранторе, но еще и потому, что когда-то он был компаньоном и злым гением молодого принца короны, боявшегося и тихо ненавидевшего стареющего Императора, а теперь стал компаньоном и по-прежнему злым гением стареющего принца короны, которого боялся и тихо ненавидел старый император.

Джорд Коммазон из своей машины в перламутровой, отделанной золотом и люметроном обшивке обозревал свои владения: поля волнующейся пшеницы, уборочные машины, домики арендаторов – и обдумывал дела.

Шофер, сгорбленный и усохший, выруливал против ветра и улыбался.

Джорд Коммазон заговорил, прямо в ветер, уносивший слова в небо.

– Помнишь, что я говорил тебе, Инчни?

Седые тонкие волосы Инчни шевелились на ветру. Он улыбнулся, словно утаивая какой-то секрет от себя самого, и губы его вытянулись в ниточку, а вертикальные морщины глубже прорезали щеки.

– Помню, сэр. Я как раз об этом думал, – прошелестел шофер.

– Что ты надумал, Инчни? – вопрос звучал нетерпеливо.

Инчни не забыл, что на старом Транторе был молодым, красивым и знатным. Он помнил, что на Неотранторе он безобразный старик, живущий милостью Джорда Коммазона. Инчни тихо вздохнул и прошептал:

– Гости из Фонда, сэр, – неплохая вещь, особенно если учесть, что у них всего один корабль и один боеспособный мужчина. Можно сказать, что они полезная вещь, сэр.

– Полезная? – протянул Коммазон. – Возможно. Однако, они волшебники и могут обладать сверхъестественной силой.

– Вот

еще! – фыркнул Инчни. – Расстояние искажает действительность. Фонд – всего лишь мир. Его жители – всего лишь люди. Если в них стрелять, они умирают.

Внизу блестящей лентой вилась река. Инчни выровнял машину по курсу и снова зашелестел:

– А эти убежали от другого человека, при упоминании о котором дрожит вся Периферия, ведь так?

– Ты что-то знаешь об этом? – с неожиданной подозрительностью спросил Коммазон.

– Не знаю, сэр, – улыбка исчезла с лица шофера. – Просто так спросил.

Землевладелец, немного поколебавшись, сказал напрямик и грубо:

– Ты никогда ничего не спрашиваешь просто так. Тебе когда-нибудь оторвут голову за настырность. Так и быть, расскажу. Этого человека называют Мулом, один из его подданных был здесь несколько месяцев назад с деловым визитом. Сейчас я жду другого посланца для… окончательного решения дела.

– А эти путешественники, не те ли они, кого вы ждете?

– У них нет положенных документов.

– Сообщали, что Фонд оккупирован…

– Я тебе этого не говорил.

– Это официальное сообщение, – холодно продолжал Инчни, – и если оно верно, эти люди могут оказаться беженцами, которых можно выдать человеку Мула в знак дружбы к нему.

– Да? – Коммазон сомневался.

– Сэр, известно, что друг завоевателя – его последняя жертва, а нам необходимо принять какие-то меры самозащиты. У нас есть психозонд, а у них – четыре фондовских головы. Мы имеем шанс узнать и о Фонде, и о Муле много полезного. Может быть, после этого дружба Мула не будет нам столь дорога.

Коммазон, нежась в слабом ветерке, вернулся к своей первой мысли.

– Что, если не верить сообщениям и предположить, что Фонд не оккупирован. Когда-то Фонду предрекали непобедимость.

– Эпоха пророков прошла, сэр.

– Все-таки, Инчни, что если Фонд не оккупирован? Подумай! Правда, Мул мне обещал… – он понял, что сказал лишнее и принялся заглаживать промах.

– То есть, хвастался. Но похвальба – одно, а победа – другое.

Инчни беззвучно засмеялся.

– Вы правы, сэр: не всегда слова и дела – одно и то же. Только очень уж отдаленная угроза этот ваш Фонд, расположенный на краю Галактики.

– Есть еще принц, – почти неслышно пробормотал Коммазон.

– Он тоже ведет переговоры с Мулом, сэр?

Коммазону не удалось скрыть самодовольную улыбку.

– Не так активно и успешно, как я, но становится все более раздражительным и несдержанным. Можно подумать, что в него вселился демон. Если я захвачу этих людей, а он решит забрать их себе для собственных нужд – надо отдать ему должное: он не лишен некоторой проницательности – я не готов с ним ссориться, – землевладелец нахмурился и его тяжелые щеки обвисли от огорчения.