Основатели

Magnus Kervalen

========== Глава 7. Семейство Гринготт ==========

В трактире им подали кувшин эля, хлеб и густую похлебку с бараниной. Элазар, Реувен, Годрик и Бени расположились вокруг стола в дальнем от двери углу, почти неосвещенном — и оттого на них никто не обращал внимания, а они видели всех. Реувен, оцепеневшая от усталости и от обилия магглов вокруг, бездумно наблюдала за посетителями, от которых не было отбою в базарный день. Их лица — хмурые, веселые, хитрые, добродушные, тупые — проплывали перед ней, словно маски в уличном представлении. Хриплые голоса, стук кружек, топот ног, грохот отодвигаемых столов сливались в один непрекращающийся гул. Реувен, доселе лишь изредка покидавшей квартал волшебников и уж тем более не бывавшей за пределами Лондона, было здесь не по себе. Ее одолевали мрачные думы. Ей хотелось вернуться домой, в родной квартал, пусть даже и разрушенный; его обитатели,

верно, уже начали оправляться после учиненного магглами погрома, и Косой рынок снова шумит, а почтенные маги — те из них, кто пережил постигшую лондонских волшебников беду, — вновь уповают на защиту очередной епископской привилегии, купленной за их золото. С тоской Реувен вспоминала иешиву, в стенах которой познавала весь мир, и отца, ее мудрого наставника и проводника на тернистых дорогах знаний, единственного близкого ей человека. Реувен чувствовала себя одинокой и потерянной, совсем чужой в этом враждебном царстве немагов; ей казалось, что стоит ей допустить хоть одно неверное движение — и все они, подобно диким зверям, набросятся на нее. Даже Элазар не был на ее стороне — не маггл, но уже и не истинный маг из квартала волшебников, а нечто посередине, зыбкое и изменчивое. Душа Реувен отчаянно рвалась домой: то, что ее окружало, пугало ее, а далекий Хогвартс казался фантомом, иллюзией, просто еще одной выдумкой Элазара. Но Реувен понимала, что дороги назад нет: теперь, после погрома, община, и без того осуждавшая Реувен и ее отца, обратится против нее. Реувен хорошо помнила безобразную сцену в бейт-кнесете, когда старейшины, казалось, были готовы разорвать ее и ее отца на куски, как несчастную Гипатию, с которой отец любил сравнивать свою Реувен. Теперь, когда погиб учитель Абигдор, чей авторитет до поры до времени сдерживал закостеневших в мракобесии старцев, ничто не помешает им перейти последнюю черту. Истинные виновники несчастья, Ноэл из Лонгботтома и его фениксианцы, недоступны почтенным магам; старейшины будут искать, на ком выместить свою бессильную злобу — и кто-нибудь непременно вспомнит «пророческие» слова почтенного Эшбаала бен Барзилая, принявшего мученическую смерть: «Опомнись, неразумный раб пристрастия к своей дочери, — своим святотатством навлечешь ты на нас новые казни египетские!» Каркающий голос Блэка, гремевший в бейт-кнесете, вновь зазвучал в ушах Реувен. Оттого она и согласилась тогда, после спора со старейшинами, на предложение Элазара, оттого решилась покинуть Лондон ради неведомого Хогвартса — убедившись, что в родном квартале ее не ждет ничего, кроме неприязни и противодействия, что бы она ни сделала. Даже если бы ей вдруг удалось создать философский камень и превратить свинец и олово в золото, почтенные маги осудили бы Реувен за то, что своим изобретением она посмела отнять хлеб у семьи Гринготтов. Реувен горько усмехнулась. Она внезапно осознала, что со своим умом, со своим стремлением к логике, а значит — к справедливости, она всегда и везде была чужой — здесь, среди магглов, ничуть не больше, чем в родном квартале волшебников.

Изумленный возглас Годрика заставил Реувен очнуться. Вздрогнув от неожиданности, она посмотрела на рыцаря, который только было потянулся за куском баранины, когда обнаружил, что кто-то тянет котелок в противоположную сторону. Годрик отдернул руку и схватился за меч.

— Что за чертовщина?!

Не успел он и глазом моргнуть, как котелок оказался на другом краю стола, а вслед за этим из полумрака откуда ни возьмись появилось странное существо. Оно чем-то смахивало на гоблина, но всё же гоблином не было — во всяком случае, не таким, какие встречались Годрику: этот был гораздо крупнее и не настолько уродливым, если не считать правой руки, высохшей и скрюченной. Зубы, хоть и острые, не слишком торчали изо рта, цвет кожи, пусть и несколько нездоровый, всё же не был зеленовато-серым, большие уши с заостренными кончиками почти полностью скрывались под сальными волнистыми волосами, прилизанными и расчесанными на пробор. Существо было одето не по-гоблински, в необработанные шкуры, а очень даже по-человечьи и даже с некоторым щегольством.

— Ты еще кто такой? — нахмурился Годрик.

Существо церемонно поклонилось.

— Морхозий Гринготт, к вашим услугам, — произнес он скрипучим голосом. — Меня прислал мастер Левиафан.

— Мастер Леви Гринготт? Неужели ему удалось избегнуть страшной участи наших родичей? Хвала небесам! — воскликнул Элазар с притворной радостью и даже воздел руки в молитвенном жесте.

Морхозий присел на лавку рядом с Реувен, напротив Годрика, и принялся проворно обгладывать баранью кость.

— Разумеется, — отозвался он, премерзко чавкая. — Нашу семью

никогда не затрагивают несчастья, постигающие магов-людей. Мы всегда предвидим опасность и заблаговременно вывозим свои капиталы в безопасное место. А вы как думали? Иначе Гринготты не были бы Гринготтами, величайшими ростовщиками магического мира!

— Капиталы капиталами, а как я погляжу, твои богатые родственнички даже харчей тебе в дорогу не дали, — хмыкнул Годрик, наблюдая за тем, как гоблин жадно обгладывает одну кость за другой.

Морхозий хлебнул эля прямо из кувшина.

— Дорожные расходы всегда берет на себя клиент, — заявил он. — Таковы наши правила.

— Хороши правила! — рассмеялся Годрик. Он крепко вцепился в последнее баранье ребрышко в котелке и после непродолжительной борьбы вырвал ее из загребущих гоблинских пальцев. Морхозий, однако, не растерялся и, придвинув котелок обратно к себе, быстро вычерпал оставшуюся на дне похлебку.

Элазар следил за Гринготтом взглядом, полным ненависти: прежде он втайне надеялся, что все Гринготты ограблены и перебиты, и ему не придется возвращать им долг.

— С какой же целью ты, многоуважаемый мастер Гринготт, прибыл в этот город? — поинтересовался Элазар, морщась так, будто проглотил горькое снадобье.

Гоблин покончил с похлебкой и принялся за хлеб.

— Дядюшка Леви отправил меня проследить за возвращением долга, — объяснил он, ловко отламывая куски хлеба левой, здоровой, рукой и придерживая краюху скрюченной правой. — У нашей семьи нет представителей в этом Арг… Аргх… Ар-р-ргхайле, — у Морхозия невольно вышло раскатистое гоблинское «р». — Посему дядюшка Леви распорядился, чтобы я поехал с вами и от имени Гринготтов в назначенные сроки получал от вас положенные выплаты по процентам.

Годрик с сожалением посмотрел на горку обглоданных гоблином костей.

— Господин Слизерин, надеюсь, ты не станешь брать с собой этого проглота? Он же нас объест, как пить дать объест! Сдается мне, неспроста его родственнички-скряги задумали нам его сплавить — самим такого кормить накладно, хотят, значит, чтобы он теперь за наш счет столовался.

Морхозий и бровью не повел.

— Наша семья заключила сделку не с вами, господин рыцарь, — заметил он. — Если не ошибаюсь, вы и сами столуетесь за счет досточтимого господина Элазара.

— Ну так что ж, что столуюсь? От меня хотя бы прок есть! — вспылил Годрик — его всё еще огорчала утрата баранины. — Бьюсь об заклад, мой меч еще послужит господину чародею добрую службу, — с этими словами Годрик со стуком положил на стол перед гоблином свой волшебный меч. — А ты? Какая польза от тебя, недомерка, да еще и увечного? Верно, не шибко-то ценят тебя твои родичи, раз не побоялись отправить черт знает куда, за тридевять земель!

Морхозий, похоже, пропустил слова разгневанного рыцаря мимо своих больших ушей — вместо этого он уставился на Годриков меч.

— О-о-о, меч гоблинской работы, — протянул Морхозий, пробежав по сияющему клинку пальцами здоровой руки. — Сэр рыцарь, должно быть, сказочно богат, раз смог позволить себе заказать меч у гоблинского оружейника.

Годрик попытался не подать виду, что польщен, но притворщик из него, в отличие от Элазара, был никудышный.

— И не просто у оружейника, а у самого гоблинского короля Рагнука Первого! — похвастался он.

Морхозий сверкнул на Годрика колкими желтыми глазами.

— Так вот, значит, что это за меч, — проговорил он. — Теперь я понимаю, каким образом изделие гоблинов оказалось в руках безземельного рыцаря-наемника. Годрик Гриффиндор, я полагаю?

Годрик почуял неладное.

— Если ты о том, что я его украл, так это совершенная неправда, — сказал он, мгновенно помрачнев. — Ишь ты, как у вашей нечестивой братии слухи разлетаются — один гоблин соврал, другой тут же подхватил. Знал бы, зарубил бы проклятого нехристя Рагнука его же мечом, едва он его сковал — тем паче, говорят, меч, закаленный в крови нелюдя, обладает чудесной силой.

Морхозий обнажил острые зубы в примирительной улыбке — но все-таки улыбка эта была гоблинская, а значит, хищная.

— Претензии гоблинов-оружейников нашей семье неинтересны, — произнес он. — Мы не вмешиваемся в конфликты между людьми и нелюдями. Гринготты предпочитают жить с людьми в мире. Наша стихия — финансы, а не раздоры.

— Оно и видно, — проворчал Годрик, все еще обиженный. — Вон как глазенки-то у тебя забегали, стоило только рубины на моем мече увидеть.

Элазар вмешался: его беспокоило другое.

— Так что же? Значит, ты, мастер Гринготт, проделаешь с нами весь путь до Аргайла и останешься в Хогвартсе до тех пор, пока мы не рассчитаемся с вашей семьей? — спросил он. Элазару стоило большого труда скрывать раздражение.