Основной конкурс (5 конкурс)
Шрифт:
Флейшман разводит руками, показывая, что такие сложности отношений удивляют и его. Он открывает дверь в парадную и поднимается по лестнице. Где-то в глубинах его разума по точно такой же лестнице, ведущей к просторной комнате сознания, поднимается одно старое воспоминание…
***
… робкий стук в дверь кабинета. Герр Флейшман не любит, когда его беспокоят во время работы, но, тем не менее, приглашает войти. Кроме Герты в этот час посетителей быть не может. Так и есть – в кабинет заходит покрасневшая от смущения
– Я же четко выразил свое желание, - встает из-за стола доктор. – Ему запрещено появляться в этом доме.
– Папа, ты должен помочь, - не поднимая головы, говорит Герта. – Франц пострадал из-за твоего… Пострадал из-за меня.
Флейшман делает вид, что не заметил дочкиной оговорки. Ей еще предстоит серьезный разговор о послушании и уважении к мнению родителей.
– Пострадал, каким образом?
– Мы договорились встретиться субботним вечером. Помнишь, когда… Я была занята.
Флейшман помнит субботний вечер. Герта, действительно была занята. Она плакала, получив от него запрет на свидание. В любом случае, от слез еще никто не умирал. Ему, как доктору, это хорошо известно. А вот, после погромов, на улицах Дрездена нашли тела многих евреев. Флейшману не хотелось, чтобы в подобную ночь его Герта оказалась рядом с этим Францем.
– Папа, так вышло, что Франц прождал до утра. Он дурно себя чувствует уже третий день.
– Ясно. Выйди, я его осмотрю, - доктор говорит сухо, чтобы у дочки не закралось сомнений насчет его отношения к этому еврею.
Франц молчит, стараясь ничем не разозлить Флейшмана. Он понимает, что ему здорово повезло. Денег на хорошего врача у Франца нет, да и мало кто в эти дни взялся бы за такого неудобного пациента. Осмотр длится не более нескольких минут.
– Боюсь, молодой человек, что у вас пневмония, - резюмирует Флейшман.
Франц бледнеет, судорожно застегивая рубашку. Теперь его зачесанные на пробор волосы кажутся еще темнее. Флейшман даже с некоторой жалостью смотрит на непутевого ухажера своей дочери.
– Молодой человек, я думаю, не стоит объяснять, что в ближайшие дни вам нужен покой, - говорит доктор. – Я напишу, какие препараты вам понадобятся. Как и где вы достанете медикаменты, меня не интересует.
Франц тихо благодарит Флейшмана, дрожащей рукой опускает бумажку в карман пиджака и выходит из кабинета. Через несколько минут входит Герта.
– Спасибо, папа, - шепчет она.
Флейшман не отвечает, погруженный в изучение последнего номера медицинского вестника. Скоро ему предстоит выступление перед большой аудиторией…
***
… старик заходит в свою маленькую пыльную квартиру. В свое время доктор не допустил бы такого, но силы уже не те, а нанять горничную он не в состоянии. Да, и если бы у Флейшмана были средства, он никогда бы не решился на такие открытые контакты с окружающим миром. Он идет на кухню, чтобы положить продукты на стол. Одну грушу он моет в ведре и вытирает тряпкой. Последнее воспоминание, заставшее его врасплох на лестничной площадке, было лишь первой каплей, предвещающий долгий меланхоличный ливень.
Флейшман открывает окно и смотрит на улицу. Жиль со своей пассией уже куда-то ушли. Солнечный свет почти не пробивается во дворик. Длинная улица, тянущаяся от дверей парадной вдаль, напоминает вывалившийся язык покойника. Флейшман морщится, поймав себя на такой аналогии. Ему хочется выпить чего-нибудь покрепче. Доктор подходит к серванту, открывает его правую створку. На полке стоит графинчик с прозрачной жидкостью. Старик прищуривается, рассчитывая, насколько хватит запасов, затем взмахивает рукой и щедро наливает себе водки в стаканчик, стоящий рядом с графином.
– Доктор, - насмешливо говорит старик. – Излечи себя сам.
Слова эти кажутся ему такими же горькими, как и питье. Какой он доктор? Он крыса, прячущаяся в тени. Впрочем, какой у него был выбор? С его репутацией великолепного хирурга и человека, преданного партии. Флейшман садится в кресло, стоящее напротив серванта и, прикрыв глаза рукой, вспоминает…
***
… белые стены медицинской палаты. Красное и белое – все, что осталось ему в эти тревожные дни из цветовой гаммы. Солдатам, впрочем, достается и того хуже – красный и черный. Все же белые стены лучше черной земли. Флейшман пытается найти что-то позитивное даже в таких мелких деталях быта. Но его усилия тщетны и тогда доктор с головой погружается в работу. С головой… Флейшману становится смешно от такой мысли.
– Герр доктор, - в палату заходит какой-то солдат, имени которого Флейшман не помнит. – Новый экземпляр.
– Подготовьте, - коротко бросает доктор.
Пока он моет руки и надевает перчатки, за стеной раздаются вскрики. Доктор морщится, представляя, что там происходит. На происходящее можно было смотреть с двух сторон. Если они все подопытные крысы – не стоит переживать, как они пройдут свой путь до страниц в учебниках биологии. А относиться к ним не как к крысам Флейшман боится. С каждым днем, с каждым новым экземпляром – все меньше, но боится.
– Быстро, - приказывает солдат, вталкивая в палату сгорбившегося человека.
Флейшман оборачивается, и шприц выпадает из его рук. Это не крыса, это далеко не крыса…
***
… тяжело вздохнув, старик ставит стакан обратно на поднос. При этом он задевает графин, оглашая комнату хрустальным звоном.
– Опять используем спирт не в медицинских целях? – ехидный голос обращен к Флейшману.
– В медицинских, - бурчит Флейшман. – У меня по утрам мигрень. Только это и спасает.