Особь
Шрифт:
– Я… лучше тут… я боюсь выходить из квартиры… – тоненько подвывала она, захлебываясь слезами. – Никуда… ничего не хочу. И ты тут останься… Мне стра-а-а-ашно!..
Сперва ученый попытался урезонить девушку, объяснив все преимущества переселения в относительно безопасное место. Затем набрал ей стакан холодной воды. Затем пригрозил, что доставит ее в зоопарк насильно. Однако все это было бесполезно: сидя на кухне, Лида продолжала пронзительно всхлипывать.
Наконец, выплакавшись, девушка произнесла:
– И папа куда-то исчез. Четвертый день не могу ему дозвониться. А ехать в его район я боюсь.
– А хочешь, я съезжу? Или давай вместе? – схватился за спасительную соломинку Мефодий Николаевич.
– Когда? – Лида впервые за все утро взглянула на мужчину осмысленно.
– Завтра, часиков в семь утра. Сегодня уже не с руки. Слишком опасно на улицах.
И тут, словно бы в подтверждение его слов, за окнами грохнуло так, что посуда на кухонной полочке жалобно дзинькнула, и даже синий зубчатый венчик на газовой плите испуганно задрожал, грозя погаснуть. Осторожно отдернув занавеску, Суровцев глянул наружу. На противоположной стороне улицы полыхала малолитражка, из раскрытой дверки выбежал водитель и, пытаясь сбить с себя огонь, покатился по асфальту. В перспективе улицы послышался утробный рев двигателя. Спустя несколько секунд у горящей машины остановился байкер на мощной «Хонде», в черном шлеме с опущенным забралом. В поднятой руке темнел обрез. Грохнул выстрел – водитель на асфальте дернулся, закричал, перевернулся навзничь и затих. Уторбно взвыл мотоциклетный двигатель, и байкер-убийца, объехав окровавленный труп, помчался в сторону набережной.
– Лида, послушай меня, – Мефодий Николаевич уселся рядом, приобнял девушку. – Ты сама все видишь. Оставаться тут нельзя. Не ровен час, найдется психопат, который или по окнам начнет стрелять, или просто в квартиру вломится. Помощи ждать неоткуда, а соседи, как понимаешь, тебе не заступники. Не говоря уже о том, что каждый из них в любой момент может стать кровавым маньяком. Надо ходить в пункты распределения продуктов, да и на работу. В родном зоопарке все-таки надежней… Продукты туда каждый день завозят, а наружу можно и не высовываться. Ну, давай, собирайся. А к папе твоему мы завтра обязательно наведаемся.
На этот раз уговоры почему-то подействовали – девушка нехотя отправилась складывать сумку.
– Лида, только самое необходимое! – крикнул Суровцев в открытую дверь. – Надеюсь, вечернее платье, купальник и любимую детскую куклу ты с собой не возьмешь…
Через полчаса Мефодий Николаевич, сгибаясь под тяжестью огромного баула, спускался по истертым ступенькам подъезда. Осторожно открыл наружную дверь и выглянул наружу. Кустов у подъезда, к счастью, не было, и это не заслоняло сектор обзора. Суровцев принюхался, вслушался, осмотрелся по сторонам и махнул спутнице рукой – вроде все чисто.
Машину, правда, он оставил у соседнего дома – подъехать к Лидиному подъезду не представлялось возможным из-за сожженного троллейбуса, преграждавшего дорогу во двор. Однако путь к соседнему дому занял куда больше времени, чем можно было рассчитывать, – и не только из-за опасения нападений. Девушка, не выходившая из квартиры несколько дней, то и дело оглядывалась, тихо охая.
И было отчего… Привычные ей кварталы теперь выглядели жутковато, словно после штурма вражеской армией и многодневных уличных боев. Едва ли не четверть квартирных окон зияла провалами, и над ними устрашающе чернели пятна недавней гари. Сожженные, перевернутые автомобили темнели бесформенными металлическими островками, уже начинавшими браться ржавчиной. На улицах, среди мусора и мазутных потеков, валялись трупы. Газы бродили в раздутых телах, тошнотворная вонь тлена и разложения стлалась по улицам.
– Лида, потерпи, совсем немного осталось, – перекинув баул на другое плечо, Мефодий Николаевич кивнул влево: – Вон, видишь сожженный киоск? За ним моя машина. Главное – по сторонам не смотри. Считай, что это все тебе снится… Понимаешь? И вообще: утешайся мыслью, что мы все еще живы.
Однако «не обращать внимания» не получалось. Картины выглядели слишком брутальными для психики молодой девушки. Суровцеву приходилось всякий раз оборачиваться, чтобы окликнуть спутницу.
Вот и теперь, остановившись перед продавленной витриной магазина «Электротовары», Лида расширила глаза от ужаса. Да так и осталась стоять, не в силах пошевелиться…
В отделе осветительных приборов висел молодой мужчина, повешенный на шнуре за крюк для люстры. Сквозняк чуть заметно раскачивал тело, едва различимо вибрировал натянутый шнур, печально поскрипывал крюк. Из уголка приоткрытого рта сочилась мутно-розовая влага, медленно натекая на подбородок и грудь. На плече висельника сидела удивительно жирная афганская крыса. Свесив длинный омерзительный хвост, она деловито, с сытым урчанием объедала обезображенное лицо покойника.
Заметив девушку, гнусная тварь угрожающе приподнялась на задние лапы. Двойные передние резцы хищно ощерились, вздыбилась рыжеватая шерстка на загривке, голый хвост напрягся и нервно застучал по плечу повешенного. При этом огромные голубые глаза с густыми пушистыми ресницами смотрели на потенциальную жертву в упор, не мигая. Вытянув острую морду с тонкими длинными усиками, крыса втянула носом воздух и с неожиданной агрессией запищала.
В тот же момент Лида ощутила себя пустой, как бамбук. Спазмы страха накатили на нее неотвратимо и безудержно, словно икота. Кончики пальцев задрожали, глаза остеклянились, лицо словно полоснуло зигзагом отвращения. Она попыталась отойти в сторону, однако не нашла в себе для этого сил: холодная волна беспомощности накрыла ее с головой, начисто парализовывая волю. Омерзительное существо, приподнявшись на задние лапки, смотрело на девушку немигающим, гипнотическим взглядом.
Подбегая к девушке, Суровцев заметил, что крыса уже напряглась, готовая вот-вот прыгнуть. Мефодий Николаевич среагировал раньше, чем гнусная тварь успела оттолкнуться когтистыми лапами от плеча покойного. Он сгреб и придавил спутницу к асфальту, прикрыв ее своим телом. Серая тень стремительно пронеслась над головой – едва повернув голову, Суровцев успел заметить боковым зрением, что промазавшая крыса плюхнулась в открытый канализационный люк.
– Бежим! – Схватив Лиду под руку, Мефодий Николаевич перекинул баул и увлек девушку к автомобилю.
Уже усаживаясь в машину, он услышал пронзительный стрекот мотоциклетного двигателя. Где-то, как показалось, совсем рядом бахнул выстрел, тонко запел рикошет, чмокнуло дерево, и звонким металлическим щелчком отозвался бампер машины.
Разворачиваясь задним ходом, Суровцев едва не сбил байкера в черном шлеме, с обрезом в вытянутой руке – того самого. Даже на расстоянии было заметно, что от мотоциклиста исходит мощный ток лютой жестокости, безмерной ненависти и нестерпимого страха. Передернув затвор, стрелок на мотоцикле попытался взять в сторону, но потерял равновесие и тут же завалился на бок.
Это и спасло жизнь водителя и его спутницы. Взвизгнув протекторами по асфальту, автомобиль споро нырнул в арку под домом и, качнувшись на повороте, помчался в сторону Центрального зоопарка.
Мефодий Николаевич вел автомобиль, поглядывая в обзорное зеркальце. На улице темнели остовы сожженных машин, коробки обугленных автобусов, громоздилась выброшенная из окон мебель, и Суровцеву всякий раз приходилось сбавлять скорость, объезжая преграды.
Лида уже вынырнула из липкого омута ужаса. То и дело озираясь назад, она удивленно шептала: