Особь
Шрифт:
– Так и будешь все это время сидеть перед клеткой?
– Хочу дождаться, когда она наконец разродится. Одного крысеныша, как он чуточку подрастет, обязательно препарирую. Может быть, это что-нибудь даст.
Лида по-прежнему выглядела предельно подавленной. Мефодий Николаевич понимал: дело тут не только в депрессии после происшествия на «Политехнической». Девушка до сих пор не получила никаких известий об отце, и это тревожило ее больше всего.
Было очевидно – так дальше продолжаться не может. Ведь любая депрессия рано или поздно найдет выход, и хорошо еще,
Да и помочь Лиде было не так уж и сложно: дом ее отца отстоял всего в четырех кварталах от Центрального зоопарка. Связавшись по рации с правоохранителями, Мефодий Николаевич пообещал им поистине царское вознаграждение: две банки тушенки, пять буханок хлеба и бутылку водки за аренду милицейского БМП вместе со всем экипажем на полтора-два часа.
Конечно, безопасней всего было бы отправиться в путь рано утром, когда шансы нарваться на вооруженных маньяков минимальны. Однако у ментов были свои резоны – посовещавшись, они объявили: боевая машина пехоты будет у главного входа в зоопарк прямо сейчас.
– Ну что, Лида, может, заберем твоего папу сюда? – серьезно прикинул Суровцев, залезая внутрь БМП. – Ему тут и работа найдется… почти по специальности.
– Если он сам захочет, – девушка выглядела явно повеселевшей. – Главное, до его дома добраться без приключений.
Заурчал двигатель, и камуфлированный броневик, принюхиваясь к асфальту пулеметным стволом, неторопливо отчалил от центрального входа Центрального зоопарка.
Глава 23
– …так, что у тебя? Золотое кольцо с камушком? Нет, на упаковку детского питания не поменяю, слишком мало. Тут эти побрякушки на хрен никому не нужны, одна только я их беру. Еще что-нибудь сверху дай, – огромная бабища, эдакий ядреный и несъедобный продукт базарного отбора, равнодушно протянула девушке старинный перстень с рубином.
– Ничего больше нету, у меня ребенок заболел, кормить нечем… – умоляюще прошептала та. – Вы женщина или нет? У вас что – своих детей нету?! Сделайте скидку! И так сюда чуть добралась! И что – с пустыми руками домой?..
– Все, свободна, – спекулянтка колыхнула жирным подбородком, на всякий случай задвинула объемную продуктовую сумку под прилавок и обернулась к вертлявому юноше с нездоровым испитым лицом. – А у тебя что?
– Вот, – тот вытащил из кармана стянутую резинкой тридцатку блестящих автоматных патронов, похожих на маленькую металлическую щетку.
Бабища оживилась, но не настолько, чтобы выдать свой интерес.
– Украл, небось?
– Поменял…
– Ладно, меня это не касается. Твой товар. Что хочешь?
– Бутылку водяры.
– Не пойдет, – торговка решительно отложила патроны. – Водяру я меньше чем за пятьдесят выстрелов не отдаю.
– А что можешь дать?
– Пол-литра чернил – и то много, – предложила спекулянтка. – Берешь или как?
– А если на более серьезное бухло – что еще надо? – не сдавался молодой алкаш.
Торговка внимательно осмотрела его с ног до головы, уперлась взглядом в разрез рубашки.
– Крестик –
Несмотря на жесточайшую блокаду и смертельные опасности, ставшие для горожан почти привычными, в Южном округе все еще пульсировала жизнь, и ее ростки пробивались осторожно и робко, словно полынь из-под плотного слоя гравия. Людям надо было как-то существовать: кормить детей, досматривать стариков, добывать хлеб насущный. Холодный расчет и бескорыстное самопожертвование, трусость и геройство, наглость и скромность – все это ежедневно и ежечасно перемешивалось тут, словно гигантская помойка в сепараторе.
По вечерам у супермаркетов, превращенных в центры-распределители продуктов, возникали небольшие стихийные рыночки, вскоре ставшие стационарными. Наряды милиции, часто – с собаками и с тяжелой бронетехникой, – гарантировали относительную безопасность торговцев и покупающих. В налетчиков, маньяков и просто подозрительных стреляли без церемоний. Меновая торговля распустилась махровым цветом; некоторые торговки уже принимали в оплату за продукты не только оружие и боеприпасы, но и драгоценные металлы, ценные бумаги и даже деньги. По слухам, они были каким-то образом связаны с охраной барж, регулярно перевозящих через реку продукты, медикаменты и прочие предметы первой необходимости. Баржи по-прежнему оставались единственной пуповиной, связующей обреченных горожан с остальным городом. Там вроде бы орудовала настоящая милицейская мафия; едва ли не половина продуктов, предназначенная для жителей округа, уходила спекулянтам в обмен на золото, валюту и прочие ценности…
Меновая торговля у базарной бабы шла бойко. Огромная сумка, стоявшая у ног спекулянтки, постепенно худела. К наступлению темноты в бауле не осталось ни одной бутылки спиртного, ни одной пачки сигарет, ни единой буханки хлеба. Сделав подошедшим правоохранителям знак, бабища сунула им объемный целлофановый пакет, в котором многообещающе звякало и булькало, подхватила пустую сумку и двинулась домой.
Жила она в старой панельной пятиэтажке за сквером, темневшим неподалеку от рынка. Местность эта слыла теперь довольно опасной, и спекулянтка опасалась включать фонарик. Карман тяжелил револьвер с опущенным предохранителем – ей уже приходилось пускать его в ход. До дома было метров шестьсот-семьсот, и торговка обычно проходила этот путь минут за пятнадцать. Полнолуние давало прекрасную возможность сократить время хотя бы на треть.
Призрачный свет луны липкими пятнами ложился на ее лицо, под ногами тревожно подрагивали мертвенные световые блики. Миновав искореженную взрывом милицейскую БМП, она свернула на совершенно безлюдный, а потому самый опасный участок пути – узкую тропинку между двумя рядами пирамидальных тополей.
Неожиданно где-то совсем рядом послышался стрекот мотоциклетного двигателя, однако через несколько секунд мотоцикл чихнул и подозрительно стих. Путница остановилась, словно уперлась в невидимую преграду. Конечно, она прекрасно знала о байкере-убийце, о его безжалостности и неуловимости.