Особо опасная статья
Шрифт:
– Лежать! – слышал он голос справа от себя. Противник хрипел, пытаясь отчаянно вывернуться из крепкого захвата оперативника.
Саланцев давил второго стрелка, а Сидельников увидел над собой блеснувшее короткое лезвие зазубренного ножа. Он откинулся в сторону, и рука, вооруженная лезвием, ударилась в какую-то картонную коробку.
Сыщик уже готовился отражать следующий удар и понимал, что он будет более удачным – откинуться вторично ему уже никто не позволит, но в этот момент стрелок освободился и вскочил на ноги. Впереди зазвучали быстрые шаги убегающего в ночь человека.
– Иди за ним!.. – в запале крикнул Саланцев, яростными движениями защелкивая на запястьях плененного врага наручники. – Не дай ему уйти!
И Сидельников постарался. Не замечая ни боли в локте после падения и удара о контейнер, ни крови, сочащейся из рассеченной брови, он догнал стрелка у самой беседки и резко придавил его к земле. Быть может, равный с ним по силе стрелок лишь прогнулся бы да стряхнул противника с плеч, но совершил ошибку. Встречая сыщика, он остановился и развернулся к нему лицом, ожидая удар или захват. Он был готов и к тому и к другому, и потом у него был нож, а Сидельников пистолет потерял. Стрелок видел этот добела вытертый «ПМ», вылетевший из руки преследователя и ударившийся о стенку контейнера.
Но исправлять ошибку было некогда. Тяжелый противник рухнул на стрелка, сильно ударил его по голове, и уже в следующую минуту киллер почувствовал дикую боль. Чуть левее – и он упал бы головой на приступку беседки, поэтому оставалось довольствоваться хотя бы тем, что смерть если и наступит, то не от перелома основания черепа.
Двое крепких мужиков, сойдясь в смертельной схватке, понимали, что стоит победа каждого и поражение другого. Сидельников видел нож, отводя от него взгляд лишь для того, чтобы посмотреть в глаза стрелку. Тот, сложившись почти пополам, то и дело выбрасывал вперед ногу, стараясь на ложном замахе поймать опера и тут же нанести ему последний удар. Первый и последний.
Но тот всякий раз угадывал движения врага и отступал назад. Понимая, что рано или поздно стрелок перехватит инициативу и перейдет в решительное наступление, Сидельников стал ему сам подыгрывать, то и дело усложняя задачу, меняя опорные ноги и хватая перед ним воздух руками.
Посреди площадки, отгороженной от помойки, несмотря на то, что один из борющихся был уже в наручниках, тоже продолжалась борьба. Выламывая собственные руки, но не чувствуя боли, приятель стрелка изловчился и выбросил в сторону колена Саланцева подошву тяжелого башмака. Тот в сердцах выругался – по-мужски, громко, не стесняясь, и с полушага врезал своим мокасином в грудь убийцы. Он оборвал его дыхание на полувдохе. Противник свернулся на земле в позе эмбриона, но снова, стараясь поразить сыщика, чиркнул по асфальту ребром ступни. Очертив полукруг, ботинок врезался в ноги Саланцева, подсек их, и он, не понимая, как можно сопротивляться после его предыдущего удара, сам рухнул на спину. Майор МУРа понимал, что его другу гораздо тяжелее – тот противник вооружен, а руки у него свободны, и шансы остаться неуязвимым и задержать преступника у Сидельникова тем меньше, чем дольше Саланцев задержится здесь, среди пустых пластиковых бутылок, картофельной кожуры и мятых коробок из-под тортов. Броситься на помощь другу – значит упустить этого, в наручниках. С его головы стекает кровь, кетчуп, он не то задыхается, не то делает вид, что без сил, и стоит оставить его без внимания хотя бы на секунду, он тут же окажется на ногах…
Стрелять было глупо – Кряжин уже где-то на полпути, если только это не его сразила пуля негодяя, лежащего рядом. Общая схватка продолжается не более полуминуты, и надо выдержать еще столько же.
Откатившись в сторону, Саланцев осмотрелся, спрятал пистолет за пояс и стал обходить бандита, который тоже старался перемещаться по склизкой земле. Он двигался так, чтобы мент всегда оставался у него перед глазами. Но за этой суматохой потерял главное – внимание. И когда в очередной раз скачками на спине и завернутых за спину руках очертил небольшой полукруг, то освободил сыщику доступ к предмету, облюбованному тем уже давно.
Наверное, этот унитаз был изготовлен еще со времен царствования Николая. Кривая длинная труба заканчивалась квадратным чугунным бачком, толщина которого была велика не столько от массивности литья, сколько от многочисленных слоев краски, наложенных на него. Схватив это оружие, которое не могло быть признано «холодным» даже самым беспристрастным экспертом-криминалистом, Саланцев поднял его над головой.
Стрелок пришел в ужас. За секунду, спустя которую огромный чугунный короб с болтающейся цепочкой опустится на него, он успевал проползти гораздо меньшее расстояние, чем длина трубы, которую сжимал озверевший мент. Он понял, что ему нужно перекатиться, иначе увечье застанет его в самый неподходящий для этого момент…
Этот маневр, напоминающий движение скалки по пласту теста, Саланцев вычислил сразу. А потому трубу стал опускать на метр правее.
Унитазный бачок с Большого Факельного переулка, описав в воздухе правильный полукруг, со свистом врезался в спину неугомонному убийце, едва не разорвав его легкие. Дикий сиплый крик оглушил тишину дворика, и в соседних домах стали происходить прямо противоположные вещи: в одних окнах свет немедленно выключали, во вторых, наоборот, включали.
Это была настоящая мужская драка без жалости и страха, где цель одного – убить и уйти, второго – любым способом задержать. Левая рука бандита, заведенная за спину, пострадала больше всего и сейчас, переломившись в плече, представляла неприятное зрелище. Саланцев, смаргивая с ресниц бегущую ручейком кровь, тяжело дышал и опирался, чтобы не упасть, на трубу. Сил бежать не было, но он, неуверенно отбросив в сторону свое оружие, шершавое от отслоившейся краски, заковылял к беседке…
А в это время Сидельников лежал на спине и, превозмогая чудовищную силу преступника, сжимал сочащуюся кровью кисть чужой кулак. Кулак опускался все ниже и ниже, преодолевая за секунду по миллиметру, и «муровцу» уже становилось ясно, что острию лезвия, торчащему из кулака, осталось двигаться не более пяти секунд. А дальше, едва боль пронзит тело, хватка ослабнет, и лезвие, отточенное до качества бритвы, войдет в его гортань по самую рукоятку легко, как в воду.
Не хотелось умирать вот так, ночью, недалеко от помойки, от руки человека, лица которого он толком так и не рассмотрел. Лишь его бешеные глаза преследовали бы тогда Сидельникова вечно.
Когда нож коснулся горла, он взревел и из последних сил надавил ладонью вверх. На какое-то мгновение нож приподнялся, но в следующую секунду вошел в горло уже на полсантиметра.
И это тоже была мужская драка. Без гортанных выкриков, без стильных взмахов ногами, где цель одного – убить и уйти, второго – задержать, чего бы это ни стоило.
И опер понимал, что шансы его равны нулю. Тот сильнее, у него выше мотивация. Убивать, чтобы не сесть, всегда легче, чем задерживать, чтобы посадить.
И в то мгновение, когда сыщик почувствовал горячую струйку, скользнувшую по его шее к затылку, его осыпал град стекла.
Глаза навыкате напротив помутнели, и, разбивая сыщику губы лбом, стрелок рухнул на него и замер.
– А я смотрю, Саня, тебя бьют или не тебя, – послышалось откуда-то сверху.
Задыхаясь и сплевывая кровь, милиционер столкнул с себя тяжелое тело и уставился в темноту. На фоне тяжелого черного неба над ним зависло бородатое лицо. По форме – физиономия дьявола, по существу – ангела-хранителя.