Особо опасная статья
Шрифт:
А потому запомни, парень, две вещи. Первое: делать только то, что скажут. Второе: молчать, если об этом спросят. И тогда ты получишь свои пятьдесят тысяч долларов и сможешь купить себе «апельсиновую» «корону». Если же тебе придет в голову «колоться», будь ты хоть под «сывороткой правды» в каземате «Красной Пресни», тебя примет Москва-река. Это твой удел, и относиться к нему ты должен безропотно, если дашь согласие на участие в деле.
Сто тысяч – сумма немалая, к риску ему не привыкать, а потому Архаев, для солидности подумав, согласие, конечно, дал. И все, на что теперь ему оставалось полагаться, – это влиятельные адвокаты, которых в неписаном контракте обязывались предоставить те, кто его устраивал на работу.
Вчера «дубак» [42] шепнул:
42
Тюремный надзиратель (вор.).
Архаев «первоходом» не был, но, когда вошел в камеру, сразу забыл, что нужно делать. Не столько забыл, впрочем, сколько не знал, ибо никогда в «хатах» с серьезными людьми не оказывался. Стал топтаться, как тетка в очереди, робко повесил полотенце на край умывальника, перепутав его с дужкой кровати, занервничал.
– Ты че себя ведешь, как пленный румын? – раздалось из угла с нижних нар. – Пройди пока на эти нары, отдохни.
Предложили чаю, покурить и незаметно для Архаева стали «пробивать» его десятилетиями отработанными способами. Справились о наличии вшей, и Феликс радостно сообщил, что вшей у него никогда не было и быть не может. Удивительно, подумает любой каторжанин, как это так? На тюрьму прибыл, значит, через ИВС прошел. А в изоляторах временного содержания Москвы вшей и клопов всем химическим оружием не вытравить, а гость, понимаете, без вшей пришел да еще и не имел их никогда. Такие ответы тут же берутся на заметочку для последующих выводов. Любой уважающий себя зэк, заходя в камеру (он ведь заходит в свой дом), а потому первым делом направится на парашу, за «ширмочку», разденется догола и проверит каждый шов своей одежды. А этот тут же уселся на предложенные нары и принялся выкуривать дармовую сигарету. Либо он неопытный ментовской стукачок-«подсадка», либо «первоход»…
– Чаек какой будешь? – спрашивал другой зэк. – «Купца» [43] или чифира?
– Чифира, – вылепил, не подумав, Феликс, подумав, что так будет выглядеть более выгодно.
Выгодно не стало. Неопытный зэк без вшей в одежде, да еще с порога просящий чифир, – либо фуфло, либо однозначно – мент. Но был еще один способ установить истину по делу, и тот, кто наливал чай, протянул Феликсу карамельку:
– С конфеткой будешь?
Архаев горячо поблагодарил и принялся за черный, как смоль, чай. Вприкуску с карамелью. И влип окончательно и бесповоротно! Чифир с конфетами не пьют!
43
Крепко заваренный, но не такой крепкий, как чифир, чай (вор.).
Через два часа ему предложили сыграть в карты, и Архаев, не догадываясь, что этим предложением ему «вбивают гарпун в спину», [44] с глубоким удовлетворением сообщил, что карты – это его любовь. И сыграть он всегда рад, да хоть и на интерес. Заявление было воспринято с восторгом.
Тем не менее любой, кто впервые оказался в незнакомой камере, должен принять на веру неоспоримость того, что, будь ты хоть каталой высшей категории, обыграть тройку-четверку людей, сплотившихся за время отсидки, вряд ли удастся. Феликс проиграл все, что у него было. А была у него пачка сигарет «Мальборо». Он удивился и предложил сыграть еще. За полтора часа он просадил аж двести восемьдесят сигарет. К одиннадцати вечера – тысячу четыреста, к двенадцати – тысячу восемьсот тридцать. Чем дольше он играл, тем больше поражался
44
Заинтересовать, усыпив бдительность, для последующей расправы (вор.).
Вспотев, он скинул с себя пиджак, рубашку и явил «тюремному» свету трехцветного дракона на плече, который скалился зубастым рылом из-за бицепса и уходил хвостом на спину.
– Ты наколку-то эту спрячь, человече, – усмехнулся из темноты все тот же хрипатый голос.
Феликс несказанно удивился. Тату ему делали на Варшавской за двести долларов, а эскиз был взят из кинофильма о якудзе, точнее, со спины одного из его главных героев. Тату уменьшили до приемлемых размеров и перенесли на плечо Архаева.
– Дракон… – робко, ошибочно полагая, что это незаметно, пояснил Архаев.
– Дракон – это тот же петух, только с гребнем во всю спину.
Архаев накинул пиджак, и ему сразу стало неуютно, как на корабле во время качки. И проигрыш в две тысячи триста пятьдесят сигарет стал выглядеть уже иначе, чем пару минут назад. Кажется, он попал не туда, куда следовало, и оказался к этому совершенно не готов.
Под эту растерянность и рассредоточенность пролетело еще с десяток конов и полсотни раздач, и, когда Феликс опомнился, с верхних нар раздался голос.
– Стоп, Андроп! Сколько в «бане»?
– Триста три бакса, – ответил ему один из игроков.
– Потолок. Расчет, – и снова заскрипела кровать.
– Да, друг, – спохватились трое. – Пора рассчитываться. [45]
– Вы что, серьезно?.. – пролепетал Архаев, полагая, что проигрыш несколько тысяч сигарет не является обязательным к расплате. Да и кто подумает, что это серьезно? Кроме опытных людей?
Тут же на нарах появился традиционный «игровой каталог», в котором была указана тюремная цена на все, что в состоянии иметь и потерять человек. Пиджак от Бриони ушел за двести восемьдесят рублей. Рубашка – за тридцать. Туфли – за сорок.
45
Существует определенный предел при игре в карты, достигнув которого проигравший, прежде чем возобновить игру, обязан рассчитаться. Например, в ИК-13 в Убинском такой «потолок» составляет 500 рублей, в пересылочной тюрьме «Красная Пресня», где происходят описываемые события, – $ 300 (от авт.).
Разницу в двести шестьдесят долларов Феликсу предложили выплатить сию же минуту. Он очумел. И уже через полчаса стирал чужие носки. Хотя вначале делать этого не хотел. Вначале – это через две минуты. Оставшиеся двадцать восемь он лежал на полу, слушал, как его называли «бесом», и пытался понять, что у него оторвалось – легкие, почки или печень.
– Давненько мусора «дармовых» [46] не подкидывали, – удовлетворенно раздался из угла тот же голос невидимого зэка. – Навару никакого, так хоть душой оттянуться…
46
То же, что «подарок», – лох (вор.).
Люди, покровительствующие Феликсу, свою ошибку поняли сразу, но поздно. И сейчас, осознавая, какой ущерб для дела может повлечь присутствие в камере для серьезных людей мелкого мерзавца Архаева, принялись исправлять положение.
Архаев теперь оказался среди тех, кто расспрашивать его не имел права. В новой камере он сам мог выступать в качестве авторитета. Во время планового шмона «дубак» снова шепнул: «Бейся о стену и вали на следака», и Архаев выполнил эту задачу. Пока он действовал так, как ему велели, а потому вправе был рассчитывать на помощь. А еще он боялся смерти. В какой-то момент ему показалось, что наступит час, когда наниматели просто спишут его как «балласт». Как носителя ценной информации. И зря он разбивал себе голову, напрасно валял дурака перед авторитетами. Уйдет он из жизни с раной от спицы в сердце, оставшись в памяти знакомых как истеричка, сходящая с ума при виде тюремных стен.