Особо опасная статья
Шрифт:
Глава четырнадцатая
День пятый
Он начался для Кряжина и Саланцева почти одинаково. С желанием уснуть и отдохнуть несколько часов, но при том нервном напряжении, превращающем это желание в бесполезные муки, они опустили головы на руки прямо на своих служебных столах. С той лишь разницей, что один это сделал на Большой Дмитровке, а другой – на Петровке.
То и дело следователь тянулся к пачке, лежащей неподалеку, щелкал зажигалкой, и в темноте тяжелым неподвижным облаком повисал сигаретный дым. Следом Кряжин вставал, словно сомнамбула, подходил к окну и настежь распахивал
В медицине есть определение того состояния, которое сейчас испытывал Кряжин. Специальное название отсутствует, но говорят обычно про «моральное истощение на фоне физической перенагрузки». Нельзя заснуть, но работать невозможно. Не помогает ни крепкий кофе, пусть он даже заварен из запасов Молибоги, ни парацетамол, ни антидепрессанты.
«В связи со сложностью и особой важностью…»
Дотянувшись до телефона, Кряжин первым движением включил настольную лампу, шнур которой был протянут через стол, и уже после этого набрал номер.
– Слушаю, – раздался усталый, но определенно не сонный голос Саланцева.
– Разбудил?
– Если бы, – с сожалением заметил «муровец». – Разбирал сейчас сейф, нашел упаковку фенозепама. Велик был соблазн, но не решился.
– Давай, давай, – саркастически заметил Кряжин. – Ты мне утром в состоянии наркотического «виса» будешь очень полезен.
– Я же сказал: не решился, – помолчав, он вздохнул. – Я вот все думаю: если бы Вишон во время допроса не «раскололась», мы все равно установили бы обоих похитителей – Феликса и того, второго, из «Мерседеса». Ведь мы располагаем верной информацией о том, что последний знает французский. Что бы нам осталось сделать, чтобы замкнуть цепь участников?
– Установить состав преступления? – усмехнувшись, сыграл словами Кряжин. – Найти второго?
– Верно… – по паузе Кряжин догадался, что опер тоже клацает зажигалкой. Подтверждением тому был густой шумный выдох. – Но Вишон говорит о третьем, указывать на которого как на организатора преступления мы пока не можем. Это лишь догадки. Но, если верить Вишон, это именно он, и отмахиваться от этого нельзя. И он тоже владеет французским, но, в отличие от подельника Феликса, в совершенстве.
Получалось, они думали об одном и том же. Эту нить Кряжин провел уже давно, но пока молчал. Да, слишком много в совершенном преступлении фигурирует лиц, знающих французский язык…
Вишон говорила о первом и заявляла, что подельник Феликса несколько лет прожил на юге Франции. Говорила о втором, но не упомянула об акценте, пока ее об этом не спросил следователь. «Акцент? – перевел Дюбуи. – Какой акцент? Не было акцента». Молчала и о трудовой деятельности своего внезапного возлюбленного, пока ее снова не расспросил Кряжин. «Он бизнесмен», – сказал Дюбуи, выслушав даму своего сердца со стиснутыми зубами.
Казалось бы, удивляться нечего: преступление, зародившееся как уголовное особой социальной опасности, почти переросло в политическое благодаря быстрому признанию Кайнакова. В политической подоплеке сомневаться не приходилось. Шантаж, да еще представителя Европейского суда, да еще с требованием вынесения заведомо неправосудного решения, – это и есть преступление политического характера. Пусть большинство членов Коллегии примут его по незнанию, но Трошникову не отделаться одним личным участием. Ему нужна поддержка в лице нескольких членов Коллегии, а в этом случае речь идет уже о случившемся
Если учесть, что при совершении преступлений политического характера организатор редко выступает в роли исполнителя – на то она и политика, чтобы играть роль Дуремара в одеждах Пиноккио, – то необходимо участие в деле еще одного человека. На этот раз – с весьма серьезным положением и возможностями. Операцией по похищению сына Кайнакова руководит человек, прекрасно разбирающийся в структуре Европейского суда и психологии его членов.
И сейчас Кряжин понимал, что в «Красной Пресне» находится всего лишь уголовник, жертва игр серьезных людей. Его не убрали, как Ремизова, только по той причине, что вряд ли он сможет что-то рассказать. Уровень его информированности сводится к тому, что уже и так знает следователь: преступление делают серьезные люди, и не исключено, что из государственных структур.
Ту же мысль сейчас высказал и Саланцев. Но он опер, а не следователь. Ему обвинительное заключение с упоминанием роли и вины каждого не писать и дело в суд не направлять. Он имеет право выдавать любые версии, даже без достаточных на то оснований. Он сыщик.
– Ты сделал то, о чем я просил?
– Вы старую деятельность Кайнакова и Устимцева имеете в виду? – уточнил Саланцев. – Я работаю над этим. Сидельников изучает материалы по их участию в криминале, я тереблю бумажки по трудовой деятельности с момента расцвета кооперативной торговли. Пока ничего занимательного.
Кряжин посмотрел на часы, и сделал это не случайно – стекла на окнах стали принимать фиолетовый оттенок. Половина пятого утра. Еще один день придется начинать так, словно не заканчивался предыдущий.
Саланцев между тем что-то говорил, и Кряжин, отведя взгляд от окна, поймал своим вниманием лишь последние слова его фразы.
– Что – «русской мафии»?.. – переспросил он.
– Я говорю, что вчера днем Сидельников принес мне из УБОП материалы по зарегистрированным на территории Франции организованным преступным группировкам, где руководителями и активными участниками являются, по выражению тамошней полиции, «представители русской мафии».
«Молодец парень», – удивился предприимчивости сыщика Кряжин.
– И что?
– Какое место для плесени самое благодатное? – спросил Саланцев и тут же ответил: – Сырое и теплое. Во Франции есть одно такое – Лазурный Берег. Именно там плесень, особенно криминальная, живет, множится и пышет здоровьем.
Южное побережье Франции, захватывающее расстояние от Монте-Карло в княжестве Монако, а также Ниццу, Фрежюс и Сен-Тропез. Именно здесь можно забыть о холоде красноярских лагерей, нежась под лучами вечного лета. Смеясь, сравнивать клубы дыма из выхлопных труб на Гран-при «Формулы-1» с клубами пара изо рта на пересылках из Салехарда в Магадан. И верить, что жизнь длинная, а половина ее все еще не прожита.
Город Ницца. Один из самых впечатляющих французских городов. Здесь когда-то часто отдыхал сам Бонапарт, восстанавливая силы между Аустерлицем и Бородино. По его улицам медленной походкой ходил Бунин. Теперь ходит братва.
Справедливости ради нужно заметить, что братвою она здесь не именуется, ибо само понятие «братва» в дословном переводе означает для французов «братья», а братьев различного толка в столице красоты не чествуют. Белые братья, Братья во крови, Братья Христа… Они здесь все на учете, а русский скорее станет пилигримом нежели на какой-то учет.