Особо опасная статья
Шрифт:
Однако адвокат по фамилии Суконин, прибывший сразу после отъезда следователя, часть опасений развеял. Показал документы из банка, подтверждающие перевод на его имя двадцати пяти тысяч долларов. Вторую половину работодатели обещали выплатить после окончания операции. Архаев успокоился. Право, зачем было переводить на его имя такую сумму, если за пять пачек индийского чая его можно умертвить без всякого риска?
Суконин велел молчать, но Феликс об этом знал и без его совета.
– Когда меня отсюда освободят?
– Нужно потерпеть. Вы задержаны Генеральной прокуратурой, – сказал бесовского вида мэтр и начал болтать о каких-то статьях, конституциях и федеральных законах.
– Слышь, товарищ, – вытерпев, сколько мог, остановил его Архаев. – Мне одинаково «фиолетовы» все эти части и подпункты вместе с твоей Конституцией. Если меня в течение трех дней и ночей отсюда не изымут, я начну нервничать.
– А вот этого не надо, – предупредил Суконин. – Нет ничего проблематичнее, чем неадекватно настроенный на борьбу подзащитный…
– Трое суток! – рявкнул Архаев, у которого после баланды и квашеной капусты уже начинались симптомы просыпающейся язвы.
На том и порешили, хотя Феликсу стоило усомниться в той легкости, с которой правозащитник дал на это свое согласие.
Телефон Саланцева зазвонил в тот момент, когда они с Кряжиным и Сидельниковым уже собирались к Кайнаковым. «Да, да, спасибо, понял», – сказал сыщик, зажал трубку рукой и повернулся к следователю:
– На мое имя ночью пришел факс из Франции и пять минут назад – из ГУВД.
– Теперь понял, почему ваша зарплата в десять раз меньше, чем у французских ментов? Пусть скинут информацию на мой факс. Сейчас.
Через пять минут они сидели, затаив дыхание, и рассматривали три уложенные рядом фотографии. На одной человек был снят в тот момент, когда рассматривал дом Кайнаковых, на второй – с пояснениями из картотеки ГУВД Москвы, и на третьей – у планки с ростомером и баннером в углу снимка: Saint-Tropeze, 2001, 8 novembre.
И на всех трех фотографиях было изображено одно лицо. Лицо бывшего российского уголовника, а ныне – преуспевающего бизнесмена, подданного Франции Олега Матвеевича Немирова.
В школе с Феликсом Архаевым был он. Это его мужской статью восхищалась Сандрин Вишон. Это он вольготно действовал здесь так, словно находился у себя, в Ницце, а не в Москве после длительной отлучки. И уже нет никаких сомнений в том, что это Немиров вел телефонные переговоры с Кайнаковыми и Кряжиным.
– Узнай немедленно на таможне, когда он прибыл в Москву, – распорядился Кряжин. – Какова цель его приезда и вероятные сроки возвращения во Францию, – и повернулся к Сидельникову: – Проверить все гостиницы и места аренды автотранспорта. Имя он использует, разумеется, не свое, поэтому начинать нужно с арендаторов, и целью поиска должен явиться серебристый «Мерседес». Найдешь контору, где был взят на прокат «мерин», узнаешь имя. Будешь знать имя – узнаешь, где он остановился, хотя я голову даю на отсечение, что ни в одну из московских гостиниц он не входил.
– Разумеется, если он круглосуточно на телефоне, – накидывая куртку, заметил Сидельников. – В гостинице это невозможно.
– С их несколькими транзитными узлами связи можно сидеть даже в соседнем кабинете и слушать наши разговоры через стену.
Через сорок минут они были в квартире Кайнаковых. Альберт Артурович пытался неудачно скрыть последствия ночного запоя и теперь выглядел еще ужаснее, чем в первый день знакомства с Кряжиным. Тот окинул его равнодушным взглядом, в лучах которого один Саланцев угадал брезгливость, и уселся на свое привычное место – перед столиком, на котором стоял телефон с параллельным устройством.
– Ночью они вам звонили, чтобы вы не знали покоя и думали о задании для Трошникова каждый час. «Сможет – не сможет?» – думаете вы, и тут вам напоминают о том, что нужно приложить еще больше усилий. Я вас не корю, сын пропал у вас, а не у меня. – Следователь расстегнул папку и вынул из нее фотографию Немирова. Ту, где эмигрант опирался на дверцу серебристого «Мерседеса». – Вам знакомо это лицо?
Сначала фото изучила Ангелина Викторовна, потом Кайнаков. Кряжин выискивал в их глазах проявления паники или удивления, однако не увидел ничего, кроме спокойного мерцания солнечного зайчика от оконного стекла.
Нет, этот человек им незнаком.
– Кто это? – отважился президент.
– Пока не знаю, – выдержав столько времени, сколько это нужно, чтобы окружающие не забыли вопрос, ответил следователь. – Но этот человек смотрит на ваши окна.
Трясущимися руками Кайнакова снова сгребла лист и уперла в него влажный взгляд. Из ее уст вылетело что-то очень похожее на «боже мой», и она передала фотографию супругу. Тот, не глядя, вернул снимок на стол.
– Что еще говорили похитители? – спросил Кряжин.
– Ничего нового, – сказала Кайнакова, отводя глаза. – Чтобы вы не мешали процессу и чтобы мы прилагали все усилия для того, чтобы вы не проявляли ненужной инициативы…
Президент поджал губы и бросил в сторону жены осуждающий взгляд.
– … что они не хотят осложнений…
– Геля, довольно фантазий! – не выдержал Кайнаков.
Кряжин встал и направился к выходу. Следом за ним вышли оперативники. Следователь мурлыкал под нос: «… и я еду в церковь воровать невесту…», Саланцев смотрел, как стремительно пролетают в дверях лифта полоски света этажей, наклонил голову к стене и спал. Есть люди, которые высыпаются всегда, потому что точно знают, где расположена «кнопка сна», на которую можно нажимать в любой удобный момент.
Через пару минут он уже бодро сидел за рулем «муровских» «Жигулей».
– Что вы сейчас делали? – Саланцев развернулся назад, и Кряжин увидел в его глазах красные прожилки.
– Проверял кое-что, – вынув пистолет, следователь осмотрел магазин и снова вбил его в рукоятку. – Хочешь мира, готовься к войне, мой мальчик. Вы не слишком заняты следующие два дня?
Глава пятнадцатая
– Мы ездим по городу уже три часа, – не выдержал Сидельников, убирая руки от руля. Машина шла безупречно, гораздо ровнее, чем была выстроена Тверская. – Я уже дважды пересек Москворецкий мост, трижды проехал по Дмитровке, столько же раз останавливался у ворот прокуратуры, еще дважды мы миновали Факельный и сейчас снова прикатили на Дмитровку.