Особое задание
Шрифт:
Дронинский карьер - место массовых казней.
2. ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ
После мнимых похорон Алексея отвезли в пригородный поселок Краснополье, в трех километрах от города, и поместили у шестидесятилетней старушки Пелагеи Ивановны. Муж ее давно умер, оба сына воевали в Красной Армии, жила она совершенно одна и была несказанно рада, что в доме появился мужчина - всетаки в хозяйстве подмога.
Пока совсем не зажила оперированная нога, Алексей отсиживался дома, а потом стал потихоньку выходить на улицу.
Вскоре к Пелагее Ивановне наведался
– Ну, как твой жилец?
– осведомился он у старухи.
Посмотрев документы Алексея и не найдя в них ничего подозрительного, староста погрозил пальцем постояльцу.
– Только смотри у меня, веди себя как положено.
Не забывай: я за тебя в ответе.
– И со вздохом, допивая предложенную ему самогонку, добавил: - 0-ох, свалился ты на мою голову.
И ушел не попрощавшись, тяжело опираясь на палку.
– Ишь, сволочуга!
– проворчала ему вслед Пелагея Ивановна.
– До войны тихоня был, счетоводом в совхозе работал. А как власть ему дали, злее кобеля цепного стал!
Алексей не знал, следит ли кто за ним, кроме старосты, но на всякий случай решил пока не предприму
нимать никаких шагов, могущих навлечь на него подозрение. Жить ему было не на что, и он, немного знакомый с сапожным ремеслом, занялся подшивкой валенок и починкой сапог, что окончательно расположило к нему Пелагею Ивановну. Она уважала мастеровых людей.
Староста пока не придирался, получая от заработков Алексея некоторые "отчисления".
Длинные вечера в Краснополье были для Алексея томительны. Беспокоила мысль о жене. Наверное, каждый день звонит в управление и каждый день слышит одно и то же: "Нет, пока ничего нового... Если узнаем, сообщим..." А что, если действительно, как твердят немцы, Москва в руках врага и жена с сыном бродят где-нибудь в толпе беженцев по России? Но такое предположение Алексей тут же отбрасывал: "Нет, этого не может быть".
Что гитлеровская армия споткнулась у Москвы, Алексей догадался, прежде чем об этом стали говорить в городе. Среди соседей Алексея в поселке жила семья Грызловых - беженцев из-под Полоцка. Со Степаном Грызловым Алексею помогла сблизиться новая профессия сапожника. Детишкам Грызлова - а их было трое - Алексей бесплатно чинил ботинки и валенки, после чего--его растроганный отец пригласил сапожника зайти поужинать. Они разговорились. Степан рассказывал о том, как шел он с женой и детьми по пыльным дорогам, о непрерывных бомбежках... И, теребя Алексея за рукав, говорил:
– Как-то оно обидно, понимаешь... Он ведь, гад, уже к самой Москве припер...
– И затем, размахивая беспалой рукой - пальцы оторвало ему на паровой мельнице, - упрямо твердил: - Нет, брат, Россию ему все равно не одолеть.
Как-то Степан шепотом рассказал Алексею, что кое-что припрятал. Жена Степана обозвала мужа пустомелей и просила подумать о детях. Но Грьгзлов оборвал ее:
– Да будет тебе. Не видишь, что ли, свой человек.
Еще точно не зная, как отнестись к Степану, Алексей посоветовал ему устроиться на железнодорожную станцию. Грызлова приняли смазчиком. И когда Столяров осторожно стал расспрашивать его, какие грузы и в каком направлении проходят через станцию, Степан сообщил, что в последние дни с запада прибывают вагоны с теплым обмундированием.
– Ты понимаешь, Степан, что это значит?
– осторожно спросил Алексей со'седа, желая выяснить окончательно настроение Степана.
– А что тут понимать, - ответил тот.
– И дураку ясно. Стало быть, брешут они насчет конца войны.
Видать, она только начинается, раз им валенки и шубы потребовались.
– Верно, брат, - весело согласился Алексей.
– Война только начинается...
– И после паузы добавил: - Ты говорил, у тебя, кажется, что-то припрятано?
– Кое-что имеется, - неопределенно ответил Степан и .повел Алексея в сарай. Там Грызлов сдвинул в сторону кучу хвороста и приоткрыл припорошенную землей крышку погреба.
На дне его, завернутые в тряпки, лежали несколько винтовок, пистолетов и десятка два толовых шашек.
– Э-э, брат, да у тебя тут целое богатство, - пробормотал Алексей.
– А никто из соседей не видел?
Степан отрицательно замотал головой.
Несмотря на гибель товарищей, Алексей все-таки надеялся установить связь с местными подпольщиками и начать разведывательную работу. Но бездействие мучило его, и он не мог удержаться от соблазна устроить с помощью Степана несколько диверсий на железной дороге. Степана уговаривать не пришлось. И вот Грызлов стал брать с собой на работу толовые шашки. Он окунал их в мазут, обваливал в угольной крошке и, когда шашка принимала форму куска угля, подбрасывал ее в тендер паровоза.
Скоро в городе заговорили о взрывах на железной дороге. Но какой ущерб причиняли эти диверсии немцам, проверить не удавалось.
Эти мелкие диверсии не удовлетворяли Алексея, да, кроме того, разведчик понимал, что, участвуя в этом деле, он мог легко себя выдать. Алексей стал упорно искать связи с подпольем. Все чаще он ходил на рынок за дратвой, за кожей и внимательно выяснял обстановку. Каждый раз город поражал его своей пустынностью. Казалось, люди старались по возможности не выходить из дома. Прохожих было мало. Колючий декабрьский ветер шелестел .расклеенными на заборах фашистскими приказами.
Изредка проносились крытые грузовики с нарядом полиции, черные офицерские лакированные "вандереры" и серо-зеленые "опели", проходили, громко переговариваясь, солдаты.
Оживленно было только па городской толкучке.
Пестрая, разношерстная толпа бурлила у низкого деревянного забора. Гитлеровские солдаты, отчаянно торгуясь, покупали куриные яйца, сало, молоко. Какой-то тип в фуражке без козырька совал прохожим диагоналевые бриджи. Безрукий инвалид предлагал немецкий хронометр с серебряной цепочкой.