Особые приметы
Шрифт:
На миг ты отрываешь глаза от исписанного листка бумаги.
Панорама медленно разворачивается. По обе стороны дороги проплывают холмы, они тянутся друг за другом, голые, изъеденные эрозией, и тебе опять вспоминаются изображения лунных пейзажей; растительность скудеет — вот оно, всевластие солнца! Искрится и поблескивает аспидная грязь канав, блеклая желтизна смоковницы словно просвечивает сквозь белый налет, богатство красок иссякло, сменившись однообразием. Ты в самом сердце Андалузии. Иссушенная солнцем земля. Белые домики деревень жмутся к каменной громаде церкви, они убегают назад, такие же призрачные, как и вознесенные над ними высокие колокольни, минута — и они растворяются в воздухе, словно далекий мираж или внезапная галлюцинация, рожденная больным воображением.
Но вот еще одно селение, дорога становится улицей. На площади ты выходишь из машины и несмело осматриваешься по сторонам, готовый умчаться так же внезапно, как внезапно здесь появился. (Путешествие это ты предпринял в надежде собрать достаточно материала для своей будущей документальной картины. Тебе не дает покоя мысль об Энрике, мысль об аресте Энрике, об издевательствах и пытках; она подстегивает и торопит тебя.)
Белые фасады домов слепят глаза. Бакалейная лавка. Бар битком набит тощими, темнолицыми мужчинами. Дамская парикмахерская. Внезапно твое внимание привлекает выцветшая табличка на угловом доме, выходящем фасадом на главную улицу:
МУНИЦИПАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА
(Черт! Интересно, кто тут занимается чтением, в этой дыре?)
Двухэтажное здание с круглым балконом, покоящимся на каменных фигурных консолях. Жалюзи спущены. Дверь на запоре. Берешься за дверной молоток. Напрасный труд.
— Там никого нет, — объясняет прохожий.
— А в котором часу открывают?
— Как когда.
Собеседник ковыряет спичкой в зубах, стараясь не проявлять излишнего любопытства, и оглядывает тебя с ног до головы.
— Вы новый учитель?
— Нет, я тут проездом.
— Мы на этой неделе ждали учителя, я и решил…
— Нет, просто увидел, написано «Библиотека», захотелось взглянуть. Я думал, открыто.
— Они редко когда открывают, — объясняет собеседник. — Но если интересуетесь зайти, я знаю, у кого ключ.
— Не стоит, зачем беспокоить людей.
— Никакого беспокойства тут нет. Это родственница моя. Она живет рядом, в двух шагах.
Собралась кучка ребятишек, смотрят на вас, разинув рот. Собеседник поворачивается к ним и, положив руку на голову самому рослому, спрашивает:
— Хулия где живет, знаешь?
— Какая Хулия?
— Что альпаргатами торгует, у нее еще прилавок прямо в дверях.
— Ага, знаю.
— Ну вот, беги к ней, живо, и скажи, чтоб дала тебе ключ от библиотеки, тут один сеньор хочет в библиотеку зайти.
Мальчишка умчался. Ты с улыбкой благодаришь родственника библиотекарши.
— Она и дочку приспособила. За уборщицу. Порядок наводить, пыль вытирать, проветривать…
— Каждый день убирает?
— Зачем каждый день? На рождество, ну и летом… Когда инспектор провинцию объезжает.
— А в остальное время что же, закрыто?
— Закрыто. Разве приедет кто нездешний, вот вроде вас. — Собеседник на мгновение задумывается. — Прошлый год студент приезжал. Из Мадрида.
Вокруг стоят уже с десяток ребятишек и внимательно слушают ваш разговор, они перешептываются, и время от времени то один, то другой скрывается в баре: сообщить последние новости. Через несколько минут юнец прибегает назад.
— Хулия уехала.
— Куда уехала?
— В Гранаду, и до вторника не вернется.
— А дочка?
— Дома нет.
— Кто это тебе сказал?
— Перико.
Родственник библиотекарши разводит руками: на нет и суда нет. Подошло двое-трое любопытных — послушать, о чем это люди толкуют. Слушают молча.
— Дочка Хулии к золовке своей пошла, — роняет наконец один. — Я их с полчаса назад вместе видел.
— А где они были?
— У бакалейщика в лавке.
— Сбегай-ка к ней, — приказывает мальчишке твой покровитель. — Скажи, чтоб дала тебе ключ.
— Ну что вы, не стоит, — протестуешь ты.
— Ничего, ничего, ему это не в труд. Он мигом.
Мальчонка убежал. Любопытных поприбавилось.
Человек двадцать уже наберется. Растет толпа. Двадцать пять, тридцать.
— С Франции. Иностранец, — сообщают мальчишки.
Взрослые смотрят на тебя так, словно ждут, что ты сейчас обратишься к ним с речью. Через площадь идет священник в засаленной сутане и поглядывает в твою сторону. Прежде чем исчезнуть из твоего поля зрения, он останавливает какого-то мальчишку и о чем-то с ним говорит. По направлению их взглядов ты догадываешься: речь идет о тебе.
— А вы откуда же к нам пожаловали, если мой вопрос вас не обидит, — спрашивает твой благодетель.
— Из Барселоны.
— А машина эта французская?
— Французская.
— То-то я смотрю: «Ф» на номере…
Кольцо любопытных медленно сжимается. Шепот:
— Из Франции, из Франции.
Кто-то спрашивает:
— А как там хозяева — не прижимают? Дают людям работу?
Неизбежный вопрос, но хоть ты уже не в первый раз его слышишь, краска заливает тебе лицо.
Мальчонка возвращается запыхавшийся.
— Она сказала, что ключ у матери.
— Так ты ж говорил, что она в Гранаду уехала?
— Ага.
— А ключ?
— Она его с собой забрала.
Воцаряется тишина. Толпа затаила дыхание. Ждут, что ты скажешь. Их уже человек сорок, а может, и все пятьдесят. А вот и еще подвалило, И еще. Спрашивают, что такое. По толпе, не умолкая, шелестит: «Барселона», «библиотека», «Франция».
— Что тут происходит? В чем дело?
Голос властный, и кольцо любопытных раздается, пропуская солдата гражданской гвардии, против обыкновения — одного. Усы, темные очки, треуголка, замызганный френч, брюки в заплатах.