Особый прием Гурова

Макеев Алексей Викторович

– Да я подумал, что мы сами справимся, – ответил Лев.

– Ну-ну, – только и сказал на это Сафронов.

– Коршуна тебе уже отдали?

– Отдадут, куда они денутся? Вот решат свои дела и отдадут!

– А какие еще новости в городе? – поинтересовался Гуров. – Никто случайно не пропал?

– Лично мне об этом ничего не известно, но, если заявления будут, так только через трое суток, – равнодушно ответил генерал. – А так все спокойно! Только вот дорогу из Гнилого в город перекопали – теплотрассу проводить будут. Гвардейцы патрулируют, как обычно. Поляков к себе своего зама вызвал и объяснил, что, несмотря

на то, что Королев по болезни обязанности свои выполнять не может, ничего не изменится, так что пусть работают, как работали.

– Что с Евгением решили делать?

– А что мы ему можем предъявить? – поинтересовался Сафронов. – Катька, оказывается, с ним о Зайцеве даже не разговаривала – он не любит, когда при нем других мужчин обсуждают. Звонок из сотовой компании? Даже не смешно. То, что возле вышки был, он не отрицает, но это не преступление, а с пультом в руках его никто не застукал. Санкцию на арест мы, конечно, получить попробуем, и, может быть, даже получим, но тут за дело возьмется Шварц, и будет нам швах, простите за каламбур. Ну, поправляйтесь!

Он вышел, и Гуров, хоть и стыдно ему было в этом признаться, вздохнул с облегчением, потому что ему очень не хотелось, чтобы генерал высказал ему в присутствии Никитина все, о чем думал, а думал Сафронов о нем вещи самые нелестные – это Лев по его взгляду понял. Он посмотрел в сторону Володи, но тот, во время их разговора заинтересованно к нему прислушивавшийся, сейчас опять сделал вид, что спит. «Ничего! Пусть перебесится, успокоится, а потом и объяснить ему все можно будет!» Но время шло, а Никитин не делал ни малейшей попытки заговорить с ним. Так они и провели этот день в полном молчании.

Суббота

А наутро повторилось все то же, что и вчера: градусник, уколы, таблетки, системы, безвкусный завтрак и молчание. Но вдруг дверь открылась, и в палату вошло маленькое чудо: девочка лет пяти, в шортиках, маечке и панамке, из-под которой виднелись каштановые кудряшки. А за ней появился Костя.

– Я вот тут своих девчонок на дачу вез и решил к вам заглянуть, – объяснил он. – Это моя племянница Юлька!

– Юлечка! – поправила его девочка.

– А вот это, – обернулся он, но сзади никого не было, и, шмыгнув в коридор, Костя почти затащил к ним в палату девушку, несомненно, мать Юли, потому что они были очень похожи, – моя сестра Марина.

Марину никто не назвал бы писаной красавицей, но она была милая, домашняя и уютная, и обаятельная в своем смущении.

– А это – полковник Лев Иванович Гуров, гроза всего преступного мира России, – продолжал Константин, и Марина с интересом посмотрела на него. – А вот это – его верный помощник, капитан Владимир Владимирович Никитин.

Марина взглянула на Володю, он – на нее, их взгляды встретились, и словно искра между ними проскочила. Бывает, что люди годами знают друг друга, долго живут вместе, встречаются взглядами и спокойно отводят глаза в сторону. Но бывает и по-другому, когда два совершенно незнакомых человека вдруг посмотрят в глаза друг другу, и ничего больше говорить не надо, и так ясно, что это Судьба, и никуда от нее не деться. Вот и с ними произошло то же самое. Между тем Юля решительно подошла к кровати Никитина и, забравшись на стул, спросила:

– Ты кто?

– Я – дядя Вова, милиционер.

– Теперь нет милиционеров, теперь полиционеры, –

поправила его девочка.

– Чудо ты мое! Полицейские! – усмехнулся Костя.

– А ты заболел, да? – продолжала расспрашивать Юля.

– Я ногу немного поранил, у взрослых так бывает, – объяснил ей Володя.

– Значит, ты такой же неуклюжий, как и я, – вздохнула она. – Ты так больше не делай, а то я тебя в папы не возьму.

Марина ахнула и, залившись краской, затараторила:

– Вы только, пожалуйста, не обращайте внимания на то, что она говорит! Она такая фантазерка! И вообще, Юля, нам пора идти! Дядя Вова болеет, а мы ему мешаем! Вставай!

– Что я, глухая, что ли? – возмутилась девочка. – Я все слышала! И потом, у всех папы есть, а у меня нет! Что я, посевок в поле, что ли?

– Счастье мое! – рассмеялся Костя. – Не посевок, а обсевок!

– Юля, а если я исправлюсь, возьмешь? – спросил Никитин, но смотрел при этом на Марину.

– Я подумаю, – стрельнув в него карими глазками, кокетливо ответила девочка.

«Да, права Мария, – подумал Гуров. – Даже самая маленькая девочка – уже женщина».

Марина, не выдержав, выскочила из палаты, а Константин, показав Володе за спиной Юли большой палец, что должно было означать, что тот произвел на Марину самое лучшее впечатление, подхватил девочку и с криком:

– Вперед, за мамой! – вынес ее в коридор, но скоро вернулся. – Вчера Женьку выпустили, – начал он сообщать последние новости. – Встречали его, ей-богу, как короля! У нас тут свадебный лимузин есть, так и его подогнали! Вся Речная перед управлением была машинами забита! Шампанское только что по тротуару не текло! А уж орали от восторга все так, что стекла тряслись! Все нафранченные, при полном параде, а тут Женька выходит, в джинсах, грязный и небритый, так его до лимузина на руках несли, а дядьку, который тоже не в смокинге был, рядом. В городе они шуметь не стали, турбазу полностью сняли и туда праздновать поехали. Вот уж все напьются!

– А что еще нового? – поинтересовался Гуров, которому восторги Константина были как нож острый.

– Хороших больше нет, – развел руками Костя. – Соснин вот из окна выбросился, Шишкин – повесился, Мальков из охотничьего ружья застрелился. Но все это чистейшей воды самоубийства, и предсмертные записки есть, что, мол, ухожу добровольно, потому что желаю своей смертью искупить ту подлость, которую когда-то совершил по отношению к Владиславу Николаевичу Шикунову. А Суржиков слинял. Когда он на работу утром не пришел, ему домой позвонили, а жена в истерике! Говорит, что он еще вечером прибежал, все документы, включая загранпаспорт, собрал, все деньги, что в доме были, выгреб и смылся. А потом оказалось, что он еще и со счета в банке все снял.

– Ищете? – спросил Гуров, понявший, что «братки» не стали сами пачкать руки, но очень живописно рассказали, что будет с виновными в смерти Фартового, вот те и предпочли самостоятельно уйти из жизни, чем принять лютую смерть.

– А чего искать? – сделал вид, что удивился, Костя. – Уехал человек, и уехал! Мало ли, что там у них в семье произойти могло?

Гуров только покачал головой и, взяв с тумбочки сотовый, позвонил Крячко:

– Стас! Привет! Это я!

– Ты чего пропал? Мы уж тут не знаем, что о тебе думать! – заорал тот. – Я уже не выдержал и тебе звонить начал, а ты не отвечал. Что случилось?