Осознание
Шрифт:
– Что? – Алиса чуть отступила назад, посмотрев на Эдварда и чуть улыбнувшись, – Сейчас ведь скажешь какую-нибудь глупость…
– Как знать, – он тоже улыбнулся в ответ, – Он тоже вот так ставил меня, как ты сейчас передо мной стоишь, и говорил, чтобы внимательно его слушал, поскольку видел я его вообще редко, а если и видел, то значит, опять что-то натворил… – Эдвард не смог сдержать еще одной улыбки, – Он говорил мне, что весь мир одна большая игра. В ней все играют против всех, нет ни правых, ни виноватых, поскольку все лишь игроки, и каждый плетет свою игру. И когда все вокруг тебя лишь паутина других игроков, не стоит даже пытаться найти в ней путь, его нет и вокруг лишь ложь. Когда вокруг тебя лишь паутина лжи, правдой становится лишь то, что делаешь и во что веришь ты сам. Ведь ты тоже игрок, и сам создаешь
– Сказала… что верю тебе, – кивнула Алиса, улыбнувшись, сообразив, что от нее хотят, – Это получается, моя игра?
– Конечно, твоя игра, – кивнул Эдвард, улыбнувшись, – И нет никакого значения, что делают остальные, Славя, Ульяна, Лена, я или кто-нибудь еще. Если ты сейчас поверила мне, а я поверил тебе, то только это и важно.
– Странные у тебя игры, – Алиса вроде как успокоилась, а Эдвард понял, что самый критический момент между ними пройден, в ее словах уже не было той холодной стены неприятия, – И ты вообще какой-то странный порой бываешь…
– Давай о моей персоне поговорим в следующий раз, – усмехнулся Эдвард, отпуская ее, – А сейчас ты умоешься, после чего пойдем заканчивать столь важное для меня поручение от Ольги Дмитриевны с обходным листом. Хорошо? – он тронул ее пальцем за кончик носика, от чего девушка рефлекторно отдернулась, но оба почти одновременно улыбнулись, будто между ними рухнул какой-то барьер, раньше разделявший их по разные стороны баррикад.
– Ты и дальше собираешься командовать? – Алиса отступила на шаг, возвращая себе прежний более или менее боевой вид, – Я еще гитару забрать у Мику собиралась, и усилок надо на сцену отнести…
– Усилок мне сейчас Мику покажет, – кивнул Эдвард, – Я отнесу. А ты за это время успеешь до умывальников дойти и вернуться, а гитара нам по пути не помешает. Во всяком случае, я так думаю. Или ты снова бросишь меня одного, как перед медпунктом? – напоминание про их первое разногласие несколько омрачило Алису, но виду в этот раз не подала, все же обретя новый настрой, радикально отличавшийся от прежнего.
– Ладно, только я могу и больше времени потратить, – она кивнула головой, – Если задержусь, ты ведь подождешь?
– Нет, что ты, – Эдвард не сдержался от еще одной шутки, – я даже секунды ждать не буду, сразу сорвусь с места и бегом брошусь по всем остальным пунктам этой ничего не значащей бумажки! – Алиса шутку оценила и улыбнулась, в таком виде Эдварду нравилась гораздо больше, чем в каком-либо другом. Действительно как-то сказал мудрый человек, что на самом деле для счастья надо лишь немного, все остальное лишь перегружает сознание, занимая его лишними заботами и волнениями, – Иди уже, я никуда не денусь!
Проводив Алису взглядом, Эдвард вернулся в музыкальный клуб, где обнаружил Мику, пытавшуюся научить Ульяну выудить из гармошки хотя бы один действительно музыкальный звук, а не то звуковое оружие, что она собиралась использовать против ушных перепонок несчастных пионеров. Только девочка в красной футболке была уверена, что для красивой музыки, нужно дуть как можно сильнее. К тому же японка говорила слишком много и слишком быстро, чтобы из ее объяснений что-то получилось внятное.
– Мику, – прервал их Эдвард, предварительно прокашлявшись, привлекая к себе внимание, и аккуратно прикрыл за собой дверь, – Алиса сказала, что ей нужно какой-то усилок на сцену оттащить. Я обещал помочь, так что где эта штука и куда конкретно ее нужно тащить? – Мику сразу же спрыгнула с рояля, только хвостиками махнула, а вот Ульяна, освободившись от контроля своей недавней учительницы, постаралась исполнить на губной гармошке какую-то мелодию, в таком исполнении больше похожей на звуки пробитого танкового мотора, который раз за разом снова пытались завести.
– Вот он! – японка попыталась сама хотя бы приподнять усилитель над полом, но результатом всех ее потуг стало только напряженное личико, и быстро сдалась, вместо этого указав на усилитель
– И куда его? – на сцене еще не был, так что весьма смутно представлял, где находится и как к ней пройти, а таскать усилитель по всему лагерю, интересуясь у каждого встречного, в какую сторону идти, было не самым перспективным занятием.
– Я покажу! – тут же вызвалась Мику, а вместе с ней и Ульянка, готовая, кажется, участвовать в любом мероприятии, где обещается хоть какое-то движение. Губную гармошку она реквизировала из музыкального клуба надолго, и Эдвард начинал чувствовать свою вину за то, что создал подобного монстра, приведя Ульяну в музыкальный клуб, где она и этот духовой инструмент нашли друг друга, ныне представляя страшную комбинацию, направленную против слуха пионеров.
Идти от музыкального клуба до сцены оказалось не так уж и долго, особенно если не пользоваться специально проложенными для маршрутов дорожками, но Эдвард уже начинал привыкать, что здесь довольно редко пользуются теми путями, какие подготовлены заранее, так что бодро шагал за идущей впереди Мику по высокой, несколько выше щиколотки, траве, таща на себе усилитель.
– А ты только второй день в лагере? Да? И как он тебе? Понравилось? Мне здесь сначала тоже очень понравилось! – Мику готова была разговаривать на любую тему, лишь бы не молчать, но все равно, ее скороговорки были гораздо лучше Ульянки, все порывавшейся еще что-то сыграть на гармошке, но Эдвард сразу пообещал стукнуть ее усилителем, если выдаст из этого инструмента хотя бы еще один звук на расстоянии ближе, чем сто километров от него. Улыбаясь и беззаботно топая ножками по траве, Мику все время оглядывалась на идущего позади носильщика, – Папа говорил, что мне обязательно надо побывать в пионерлагере, я и согласилась. Мне тут сначала понравилось, но потом как-то скучно стало. Понимаешь, я в Японии привыкла, что все время что-то происходит. Это как когда каждый день что-то новое. Я все время репетировала или училась, или новые костюмы в примерочной… Эдвард, представляешь, у меня на каждое выступление был новый костюм! Это так здорово, но иногда их приходилось перешивать, поскольку мне это очень важно. Знаешь, когда на сцене что-то мешается, петь очень тяжело… А вот и сцена! – больше всего сцена напоминала гигантскую ракушку какого-нибудь головоногого, выброшенную на берег и вросшую в землю в стороне от лагеря, на большой солнечной поляне. Только эта конструкция была собрана из дерева и множество раз перекрашена, что все же не мешало ей постепенно гнить на отрытом месте, под солнечным светом и осадками. Эстрадная часть на пару метров выдвигалась из-под крыши, и именно там была лесенка в четыре ступеньки, ведущая наверх, куда Мику влетела всего лишь за пару прыжков, и Эдвард поднялся следом по скрипевшим от времени и влаги ступенькам, поставив усилитель в углу, только после этого позволив себе вздохнуть и растерь руки, несколько занемевшие после нагрузки.
– Устал? – сразу участливо поинтересовалась Мику, но он только отрицательно покачал головой, больше прислушиваясь к собственным ощущениям. Все же это не его тело, не то, к которому привык, но пока что ни в чем его не подводило, действительно напоминая те времена, когда был еще совсем мальчишкой, резвым и бойким, готовым на любое безумство, лишь бы завоевать признание отца, казавшегося вечно недовольным. Сейчас, конечно, понимал, почему так вел себя с ним, но тогда отцовское внимание и что гораздо важнее, похвала, казались для него вершиной успеха. И все же, если возвращаться к делам насущным, то на свое тело пожаловаться не мог, нагрузку с усилителем выдержало с легкостью, даже дыхание не участилось.