ОстанкиНО
Шрифт:
– Что это?
– Сыворотка Хитрости. Её пьют агенты ФСБ, перед отправкой на Запад.
Выпил этой сыворотки Егорушка и обалдел.
Как же он свою жизнь испоганил!
Ничего, он еще за себя поборется!
Через корешей-приятелей, а таких он успел нажить в период бурной сексуальной жизни, он вышел на скрывающегося от него Пашу Сивого и с помощью аргументации семизарядного кольта попросил не продавать секреты дедушке с чирьем на носу.
Гадкому старцу устроил небольшую автокатастрофу.
Его мерседес
Секретаршу Людочку и редактриссу Ангелину, вымогавших деньги за науку нежной страсти, сплавил в самый жуткий притон Бангкока.
Поднял свой телевизионный бизнес с колен, широко развернул, наполнил карманы звонкой монетой.
Теперь Егорушку Рябоконя с кондачка не возьмешь. Ученый!
Когда нужно быть хитрым, он пьет сыворотку Хитрости.
Когда молчаливым – Безмолвия.
Когда хочется потрепаться за жизнь, принимает на грудь наперсток сыворотки Правды.
Пафнутия Эммануиловича за разглашение государственных тайн, он посадил в Матросскую Тишину.
Взял на мушку деверя эскулапа – фээсбешника медицинского отдела.
Теперь сывороток у Егора сколько угодно.
Наперсток выпил и на коне.
После сорока лет всё только начинается.
– Слушай, да это наш человек! Надо его пригласить к нам на службу. И выясни, каким образом на люди попали наши секретные сыворотки. Найди этого деверя эскулапа, который торгует тайнами Родины в розницу и на вынос. Всё это поручи кому-нибудь. А то в сроки не уложимся. Для закрытия российского телевидения нам отведено, напоминаю, ровно квартал. Возьми-ка на прицел какого-нибудь коммерческого директора. В этом тихом омуте столько чертей! Лови хвостатиков!
Компромат № 33
Алхимия слова
Леша Остриков уныло тянул лямку телевизионного коммерческого директора.
Нет, деньги он получал большие, даже очень большие… Но когда тебе скоро стукнет 38, а ты кроме «бабки направо, бабки налево, откат по прямой» ничего не знаешь, – это грустно.
Вдруг осенило! Коммерция коммерцией… Но именно этого требует его сиротливая душа.
Писательство!
Он станет инженером и властителем душ. Его крылатые фразы будут напечатаны в газетах и журналах, зазвучат по ТВ. Не только на родном канале! Сам Президент РФ будет ему вручать позолоченные ордена и медали. Поэты с композиторами со всех ног кинутся сочинять о нем оратории и шлягеры. Гимназистки будут закидывать его росистыми ирисами и ландышами, предлагать целомудренный секс.
Ну, хорошо, писательство…
Но как?
Рванулся к специальной литературе. Как поднять творческий градус?
Вольтер, например, когда ваял нетленки, опускал ноги в тазик с ледяной водой. Кровь ударяла в мозг, и писатель строчил, как бог.
Леша срочно достал из морозилки лёд, слегка растопил и опустил в чавкающую жижицу нежные ступни.
И… не написал ни строчки!
Этот способ явно не для него… Лишь появился легкий насморк и кашель.
Вот! Мопассан вдохновлялся женщинами. Менял их, как перчатки. Красотки приходили всё лучше, рассказы всё блистательней.
Шерше ля фам! Ищите женщину!
Леша закатился в ресторан «Бригантина». Снял божественную цыпочку, Настеньку. Тоненькую, нежную, но с внушительными грудями.
Секс вышел вулканически бурным.
Настя до крови прокусила ему губу, Леша же орал, как токующий вепрь.
После коитуса тут же ринулся к столу, расчехлил ручку с вечным пером, выхватил лист белоснежной бумаги. Сглотнул сладкую слюну предвкушения и… застрял.
Нарисовал рожицу с рожками. Стреляющий танк. Баста!
– Лешенька, я еще хочу! – нарисовалась в проёме двери обалденная Настенька, приподняла и погладила свои груди с темно-коричневыми сосками.
– Брысь, шелапутная!
– Ты чего? Послеоргазмный кризис?
– Отстань!
– Отстану. Только у тебя есть шампанское? «Брют»?
– В холодильнике. На нижней полке, – сквозь зубы процедил Алексей.
Только бы нажираться! Никакой духовности!
Что-то он делал явно не так!
Фантастического траха, как у Мопассана, явно недостаточно для созидания мирового шедевра.
Может быть, Настенька не тянула на роль Музы?
Да, нет же… Грудки – люкс, глаза – бирюза, от всего облика исходит эманация ураганного секса и какая-то завороженная потаённость.
Ага! Ну, как же! Ошарашило, наконец!
Он хочет писать о жизни, а жизни самой и не знает.
Что он кроме этого пропитанного деньгами Останкино знает?
Другую ему надо натуру! Другую!
Как это писал Есенин: «Как жену родную, обнимал березку».
Нет, ты, батенька, сначала природу в себя втяни всеми лёгкими, всеми фибрами, а уж потом жди гимназисток с росистыми ирисами и оральным трахом. Только тогда появится и Президент РФ с алмазными орденами наперевес.
…Начал он с лобызания берёзок. Гладил их шершавый, в черных подпалинах ствол. Обдирая губы до крови, прикладывался к коре.
В рот набивался мох. Лёха жевал его. Не сплёвывал, нет!
Опрометью кинулся к стеклянному столу и… не идёт.
Сердце чувствует, а разум, подлюка, не подсказывает ни словечка.
Тогда Алексей Остриков отправился в ближайший лесок по грибы. Насобирал целую корзину маслят. Чуть не сгинул в коварном болоте. Какой-то шакал слегка прикусил его за лодыжку.
Так, значит! Кусаться!
Леша прикупил ружье и отправился на охоту.
Стрелял в зайца, но промахнулся. Зато сбил какую-то сойку. Пожарил ее на костре, ничего, есть можно. Если очень голоден.
Вернулся домой и – к столу. Навострил ручку «Паркер» и опять – ни одного словечка. Прям ни буквы!
Может, это родовое проклятье? Ведьмы с ведьмаками?
В чём тут дело?!
Люди… Он совершенно не знает людей. Не о зайцах же с сойками писать? Гомо сапиенсы хотят читать только о себе подобных.