Останкинские истории (сборник)
Шрифт:
— Надеюсь, в тех квартирах вы и станете проживать теперь…
— Была бы у вас какая-нибудь плохонькая радиола, — сказала Любовь Николаевна, — раз уж не завели «Шарп» и не можете слушать «Банановые острова» и Майкла Джексона, я бы хоть на радиолу могла поставить диск для ритмической гимнастики. Но у вас и радиолы нет…
Любовь Николаевна предприняла попытку показать себя Михаилу Никифоровичу ритмической гимнасткой, но снова вызвала мысли о том, что ее угощали хорошим и крепким вином. «Мадам Тамара Семеновна себе такого никогда не позволяла», — отчего-то пришло в голову Михаилу Никифоровичу. Впрочем, хотя Любовь Николаевна и покачнулась и чуть по стене не поехала, все равно
— Ну что же вы?! Браните меня, Михаил Никифорович! Срамите меня! Учите уму-разуму! Напоминайте о правилах приличия. Только не устраивайте мне семейных сцен… впрочем, я бы и походила с фонарем под глазом.
— Еще, видно, и походите. Но не здесь.
— Ну тогда мораль прочитайте. О вреде распутства.
— Все эти вещи… — сказал Михаил Никифорович, — в последние недели… кухонные успехи… и прочее… Для чего это было вам нужно?
— Отчего же вы не называете точными словами это «прочее»?
— Оттого что был дурак и сам во всем виноват.
— Ну уж! Ну! Не ругайте себя. Хотя ругайте. Впрочем, вам ведь не было тошно? Не было! То-то и оно! Вы еще потом станете вспоминать и жалеть… Н-да! И не надо было вам строить иллюзии по поводу того, что вы у меня должны быть исключительно один. Но вы и не строили… Вы и бутылку-то покупали на троих… А во мне — сила необузданная, я не знаю, что и сколько мне отпущено, я нетерпеливая, я спешу испытать многое. И уж извините!
При этом Любовь Николаевна отвесила Михаилу Никифоровичу полупоклон и шляпой со страусовыми перьями, слетевшей к ней с антресоли, чуть ли не подняла пыль с пола.
— Да! И извините!
— Пожалуйста. Но не считайте меня кавалером де Грие.
— Это кто таков?
— Вы же ходили в библиотеки.
— И еще схожу. И узнаю, кто таков. Но при чем тут кавалер и вы? Какой вы можете быть кавалер? Кстати, я ведь познакомилась с вашей бывшей женой Тамарой Семеновной…
— Не в квартирах ли с кинжалами на коврах?
— Не суть важно. И не суть важно, как я представилась.
— Удивили ее чем-нибудь? Иди обрадовали?
— Возможно, что и расстроила…
— Радости-то людям вы, похоже, приносить и не способны.
— Вам ли это говорить, Михаил Никифорович? Вы просто в раздражении на меня и на себя. Да и что вы можете сказать, если вы, и не только вы, так и не поняли, зачем я вам всем нужна.
— Мы поняли.
— Ошибаетесь.
— Надо полагать, что вы приметесь испытывать нечто новое в компании с Шубниковым и Бурлакиным?
— Скоро разберемся… И пока надеюсь, что с ними будет не так скучно, как с вами! Да! Вот и знайте об этом! — обрадованно заявила Любовь Николаевна, показала Михаилу Никифоровичу язык и запела: — «Пора! Пора девицам в нумера!»
И прелестные босые ноги Любови Николаевны напомнили Михаилу Никифоровичу о весельях эпохи Оффенбаха.
— Вы в своих увлечениях, — поинтересовался Михаил Никифорович, — только и дошли до канкана? И до нумеров? В Париже, что ли?
— Какого канкана? Какого Парижа? — удивилась Любовь Николаевна. — Наши края тверские!
— Не очень верится, — сказал Михаил Никифорович.
— Будет случай, убедитесь, — пообещала Любовь Николаевна. — А пока катитесь на свою раскладушку! Или хотите, я вам всю посуду перебью?!
— Неприятно было бы применять к вам силу… Но все же! — И Михаил Никифорович сделал решительное движение в сторону Любови Николаевны.
— Не подходите ко мне! И руки уберите! — воскликнула Любовь Николаевна. — И не думайте выталкивать меня в шею! Не имеете права! Я здесь прописана!
— Это вы лейтенанту Куликову, участковому, расскажите, уже было, племянница, мол, и всякое такое…
— Я вам не племянница. Я вам жена.
— То есть? — замер Михаил Никифорович.
— Жена. И успокойтесь, — устало сказала Любовь Николаевна.
— Какая жена?
— Обыкновенная. Любимая, — сообщила Любовь Николаевна. — Могли бы и привыкнуть. Все бумаги я храню в порядке. Вот.
Любовь Николаевна как была в шляпе с перьями, так и отправилась в комнату, а вернулась оттуда в коридор с синей кожаной папкой. На папке было вытиснено: «VII Всемирный конгресс орнитологов».
— Вот смотрите, — сказала Любовь Николаевна.
Михаилу Никифоровичу был предъявлен паспорт Любови Николаевны и свидетельство о браке, из которого следовало, что документ этот, возникший в отделе загса Дзержинского района г. Москвы (имелись и печати, и кудрявая подпись заведующей бюро записей гражданского состояния С. Бодуновой), отправил в житейское плавание по семейным волнам Михаила Никифоровича и Любовь Николаевну Стрельцову. И паспортом Любовь Николаевна объявлялась именно Стрельцовой, а не Кашинцевой, на девятой же странице поминался и сам Михаил Никифорович, с кем у владелицы паспорта был зарегистрирован брак. Что уж говорить о месте жительства Любови Николаевны! Улица академика Королева, прописка постоянная.
— Вы листайте, листайте, — поощряла опешившего Михаила Никифоровича Любовь Николаевна. — Все посмотрите. Чтобы потом не удивляться.
Однако не удивление было теперь главным в чувствах Михаила Никифоровича, не удивился он даже и увидев на одной из страничек паспорта Любови Николаевны штамп «Военнообязанная».
— И не вздумайте порвать документы! — предупредила Любовь Николаевна. — Они восстановятся.
Из синей же папки явился и паспорт Михаила Никифоровича. Был он в неожиданной для владельца кожаной обложке со словом «раsе», видно, что таллинской или рижской выделки. «У вас теперь и бумажник такой же есть», — сообщила между прочим Любовь Николаевна. Вот в паспорте Михаила Никифоровича присутствовала Кашинцева, с ней он вступил в брак. «Смотрите, Михаил Никифорович, изучайте свое семейное положение и гражданское состояние». «А дети от вас у меня не вписаны?» — поинтересовался Михаил Никифорович. Нет, детей в его паспорте не было.
— Я так и думал, что вы… — сказал Михаил Никифорович.
— Всегда ли вы так думали, Михаил Никифорович? — спросила Любовь Николаевна. — Нет, не всегда.
Глаза ее были лукавыми.
— Вы надо мной не насмехайтесь! — взъярился Михаил Никифорович. — Вы…
— Вы себя-то оцените, — сказала Любовь Николаевна. — На себя-то, Михаил Никифорович, взгляните со стороны. Вы-то как и кем живете? Ваша первая жена, Тамара Семеновна, мне говорила…
— На себя и со стороны — это потом, — сказал Михаил Никифорович. — Это завтра… А сейчас — вот что!