Останови моё безумие

Nargiz Han

Шершавый язык водит вверх-вниз по обоим моим шрамам, словно палочкой дирижера он настраивает свою мелодию на моих параллельных рубцах.

– Я сойду с ума… Влад. Ты не можешь допустить этого… Не можешь бросить меня в этот огонь!
– восклицаю, отчаянно заметавшись по подушке, с захваченными в плен руками. Мои запястья путаются в собственных волосах, вместо желанных коротко-колючих прядей брата.

– Тшш… - шепчет он и когда с губ грозит сорваться очередной укоряющий его ласки возглас, я начинаю чувствовать это… Я начинаю чувствовать его…

Медленно… медленно. Забирая моё дыхание, забирая мою волю, сомнение и… Душу. Забирая

мою душу.

Я чувствую его всего, целиком. Полностью во мне, полностью Мой!

– Даа!
– вскрикиваю я, тут же оглушённая ладонью, смыкающейся на моих губах. Я плавлюсь и взрываюсь, плавлюсь и взрываюсь… Я тот самый вулкан, плюющий огнём и магмой…

Я сама магма!

– Мамочки...
– хрипят мои непослушные губы, но я не могу остановить их, ни единую частичку себя не могу остановить. Я вся принадлежу и подчинена другим рукам, другому телу, другому существу…

– Тише, малыш… Прошу тебя, тише… - умудряется и успокоить и распалить меня ещё больше одним своим голосом, ещё одним движением вперёд, нежным захватом моего затылка в обе руки, поцелуем в висок.

Но он не останавливается, и я готова взорваться ещё раз, снова и снова.

– Господи! Сколько можно!
– голос совсем немой, не мой голос, но когда моя спина выгибается дугой, а руки брата притягивают меня к своему потному телу, я опадаю на измятую кровать со всхлипом, с поцелуем на губах, с растекающимся внутри меня наслаждением Влада.

И вот она эта томная неподвижность, это недосказанное переплетение наших пальцев, его касание моего покрытого капельками блестящего пота лба своим, сохранившее молчание переглядывание взглядами и…

– Что это? Что это такое?
– голос Лизы? Надрывной, полный паники и ужаса, а потом грохот… Грохот ударившейся о стену распахнутой двери. Рывком вскакивающий с постели брат, мой непонимающий взгляд в распахнутую пустоту ночи, короткая встреча с глазами Влада.

– Ты ни в чём не виновата… - лёгкое касание его пальцев к моей щеке… быстрое прикрытие моего нагого тела отвергнутым в самом начале, тем самым одеялом и спешное набрасывание на себя спутанных в комок ворохов одежды. Я едва приподнимаюсь на кровати, наблюдая за разворачивающейся перед моими глазами сценой и не могу верить происходящему. Я не верю…

– Господи боже мой!
– проём двери, оставленный сестрой пустым на какое-то время, на время данное мне для осознания произошедшего, но потраченное в пустую заполнен ярким светом включенного по всему дому электричества, а ещё всеми его обитателями, кроме… Кроме маленькой Анж.

Возглас, только что услышанный мной вырван моим слухом из толпы, и неизвестно кому принадлежал на самом деле, я только замечаю растерянный взгляд матери едва ли почувствовавшей облегчение от раскрытия правды о нашем грехе. Лизку, мечущуюся взглядом от растрёпанного, но полностью одетого брата, заслоняющего мою фигуру на его кровати в его спальне и обмотанную в шерстяное одеяло. Анатолия, почему-то непременно встречающегося с моим взглядом и поэтому отводящего глаза с завидной регулярностью.

И…

Отец.

Отец со сжатыми в кулаки руками, с напряжённым лицом, раскрасневшийся, с распахнутым воротом пижамной рубашки в домашних тапочках с тёмным взглядом не отрывающихся от брата глаз.

– Отец, - негромко пробует объясниться Влад. Хотя даже я не в состоянии придумать вразумительное объяснение тому, что предстало глазам моего отца.

– Не смей!
–

вмиг обрывает папа не начатую речь сына.
– Это так ты заботился о сестре всё это время!
– громогласный крик потрясает воздух и я зажмуриваю глаза от страха. Слышны шаги, а я пытаюсь поднять свои свинцовые веки, но раздавшийся звук пощечины справляется с этой миссией лучше. Я вижу только склонившуюся вбок голову Влада и так не опустившуюся вниз занесённую для следующего удара ладонь отца.

– Папа, нет!
– прошу я, закрывая рукой безобразно раскрытый рот, и ощущая набежавшие волны слёз.

Разъярённый взгляд отца направляется в мою сторону, и нет в нём жалости, нет сострадания.

– Это не её вина, - не глядя на отца, но касаясь его плеча, останавливает собравшегося образумить погрязшую во грехе дочь, твёрдым голосом, означающим только одно - Влад не поступится мной. Собой, может быть, но не мной.
– Не трогай Миру.

Отец разворачивается и уходит прочь из вертепа греха и блуда, по пути бросив брату:

– Чтобы духу твоего не было в моём доме!

Я слышу мамин плач, вижу сухие панические глаза сестры, ушедшего вон Анатолия, и согбенную под гнётом нашего греха, нашей правды, удаляющуюся спину отца.

Дверь вновь захлопывается и я как есть бросаюсь к Владу:

– Не пущу! Не пущу тебя!
– кричу, но только в его плечо, мои рыдания заглушает тонкая ткань рубашки, на самом деле их заглушают его руки.
– Прости, прости меня. Я забыла закрыть эту чёртову дверь! Забыла!

– Тише, Мира. Ты не виновата. Ни в чём, слышишь, - Влад приглаживает мои волосы и целует в лоб.
– Рано или поздно это должно было случиться. Мы оба знали это, девочка моя. Мы бы никогда не были к этому готовы, - он пытается улыбнуться мне, чтобы сделать легче для меня. Для меня, когда только что отец выгнал его из дома.

– Ты никуда не уйдёшь! Ты не можешь! Это твой дом! Это ведь твой дом!
– я отрываюсь от сильного плеча и заглядываю в его глаза, лихорадочно ища в них боль, боль, которую ощущаю сама. Но она настолько глубоко, что мне становится ещё хуже и мои глаза разражаются новыми рыданиями.

– Уже нет, малыш, уже нет.
– Он говорит это так спокойно, что мне хочется ударить его в грудь, где кровоточит его сердце, но на его губах снова улыбка, вымученная и фальшивая, и снова ради меня.

– Нет! Нет! Нет!
– я мотаю головой, но Влад, бессловно отходит от меня и достаёт из шкафа ещё не разобранный после перелёта чемодан. Я вскакиваю следом, наскоро набрасывая на себя глупую пижаму и фланелевые штаны, приглаживаю кое-как растрепавшиеся волосы, и размазывая тыльной стороной ладоней беспомощные слёзы по щекам.
– Всё. Я готова. Я пойду с тобой.

Влад замирает и оборачивается ко мне.

– Ты не можешь, малыш, - на его лице на этот раз искренняя, но теперь грустная улыбка. Он берёт моё лицо в свои ладони и целует в каждую щеку, долго-долго прижимаясь губами.
– На улице ночь, декабрь и канун Нового года.

– Мне всё равно. Всё равно, понимаешь?
– я затрясла головой, отчаянно отмахиваясь от его рук.

– Я заберу тебя первого января, хочешь?
– Моё непрекращающееся мотание головой было ему ответом.
– Иди сюда, - прошептал он, вздыхая.
– Ну, хорошо, завтра. Завтра, Мира. Я не могу отобрать тебя у твоей семьи посреди ночи. Я не имею права заставить тебя выбирать между мной и… ими. А теперь иди, ты нужна им.