Остров надежды
Шрифт:
Но Апар был другой, свой человек, в нем не было той огненной страсти, которая обуревала мужчину со шхуны, ушедшей в туман.
Может быть, именно это и успокоило растревоженное сердце Нанехак, прекратило мучившие ее сновидения.
И все же тот случай нет-нет да и вспоминался ей.
Нанехак едва удерживала себя, чтобы не расспросить старшую сестру о сокровенном, о тех чувствах, которые та испытывала в объятиях Старцева, мужчины чужого племени. Но теперь, когда она соединилась с Апаром, ей казалось, что воспоминание то ушло, растворилось в его нежности, в его мягких и теплых ласках, в его рассказах об оленьих пастбищах, покрытых голубым ягелем, о бесконечности круговорота жизни в холмах и распадках, уходящих все дальше и дальше от морского берега, и, главное, об олене, которого Апар считал таким же священным и важным, как эскимосы кита.
То, что Апар пришел в ярангу Иерока и стал как бы его приемным сыном, говорило о том, что он избрал себе жизнь морского охотника. Если бы он хотел остаться оленеводом, он взял бы Нанехак к себе в тундру, в свое кочевое стойбище.
Трудно пришлось парню на побережье. Поначалу он и разговаривать не умел по-эскимосски, не знал, как охотиться на морского зверя. Но любовь к Нанехак сделала его настоящим охотником, и сегодня уже никто не мог упрекнуть его в том, что он не умеет снарядить байдару, метнуть в кита или моржа гарпун, добыть нерпу, разделать лахтака или белого медведя. Он теперь хорошо говорил по-эскимосски и любил петь протяжные, вплетающие в свой мотив посвист морозного ветра песни о жизни приморского человека.
Итак, Апар стал настоящим мужем Нанехак.
А Нанехак стала настоящей женой, с грустью оглядывающейся на свое детство и юность. Мечты сменились вечными заботами о еде, о тепле в жилище, о защите будущей жизни, если она зародится в ней.
Павлов, узнав, что Нанехак стала настоящей женой, с сожалением покачал головой:
— Жаль… Тебе бы учиться еще. Ты так молода…
— Теперь Апар меня будет учить, — просто ответила Нанехак.
— А ты знаешь, что скоро жизнь у нас будет совсем другой? — продолжал учитель. — Всем нужно овладеть грамотой…
Нанехак ничего не сказала. С тех пор как Павлов приехал в Урилык, он только и говорил об этой другой жизни, предавался недостойным мужчины мечтам. Да, он гоже ходил на охоту, жил как настоящий эскимос, но это не мешало ему говорить странные и непонятные слова о какой-то неведомой здешним людям новой жизни.
Нанехак медленно шла от ручья, неся в руках ведра со свежей водой.
Большой пароход все еще стоял на рейде, ближе к противоположному скалистому берегу бухты Провидения, и пускал в небо черный дым, стелющийся по темным полоскам нерастаявшего на окрестных сопках снега. От парохода к берегу неутомимо сновал моторный катер, и Урилык, обычно малолюдный и тихий, был облеплен приезжими, как кусок моржового мяса мухами.
Ведра Нанехак были сделаны из тонкой жести, укрепленной деревянным ободком. Это приспособление придумал Апар, чтобы не расплескивалась вода и ведра держали форму.
Женщина подошла к яранге и заглянула в дверь, не решаясь сразу войти внутрь. В полумраке дым от костра перемешивался с ароматным дымом курящих. Среди многих голосов Нанехак отчетливо различила голос учителя Павлова, отца, Апара… Остальные принадлежали незнакомым ей русским людям. Нанехак, хотя и не знала зыка приезжих, на слух все же могла отличить английскую речь от русской.
Она осторожно поставило ведра на землю и присела на большой, отполированный морскими волнами валун. Такие камни держали моржовую крышу яранги при ураганных ветрах, а в солнечную погоду хорошо прогревались, так что на них иной раз приятно было посидеть, отдохнуть.
— Такой большой корабль может прислать только сильная власть, — услышала Нанехак голос Павлова. — Ты когда-нибудь видел, чтобы американцы приезжали на таких пароходах?
— Видел, — ответил Иерок и добавил: — Дело не в величине парохода, а в том необычном, странном, о чем ты говоришь.
— Разве мечтать о будущем — это странно?
— Странно, потому что мечты всегда остаются в сказках, — ответил Иерок.
— А мы все же будем мечтать, и эту мечту сделаем явью, — послышался голос незнакомого человека.
Нанехак осторожно вошла, внесла ведра и поставила их неподалеку от тлеющего костра, на углях которого стоял наполовину опорожненный чайник.
Люди сидели, как и положено сидеть в яранге, вокруг коротконогого столика, кто на китовых позвонках, кто на деревянном изголовье полога, передняя стенка которого была приподнята и подперта толстой палкой, чтобы проветрить остальное помещение.
От мрачного похмельного состояния Иерока не осталось и следа, но он был сосредоточен и напряжен. Прежде чем ответить русским, обдумывал каждое слово.
— Эго не делается так скоро, — медленно произнес он, как бы продолжая ответ на мучительный и трудный вопрос, и посмотрел на Апара. — Даже такие быстрые на подъем люди, как оленные чукчи, и то пускаются в дорогу, хорошенько обо всем поразмыслив.
— Да и дорога наша всегда известна, — подал голос Апар. — Это только со стороны кажется, что мы кочуем где придется, нет, на самом деле мы знаем каждую прошлогоднюю кочку, все берега озер и речек, пригорки и склоны…
— А тут неведомый, чужой и далекий остров, — вздохнул Иерок.
Нанехак примостилась у полога так, чтобы видеть лица говорящих людей.
Приезжий русский, несмотря на усы, был совсем молодой, но серьезный и чем-то сильно озабоченный.
Заметив дочь, Иерок сказал:
— Нана, добавь нам чаю.
Нанехак поставила на огонь второй чайник, заметив при этом на столике куски колотого, крепкого, как камень, русского сахара, русский черный хлеб и желтое сливочное масло.
— На том острове — непуганый зверь, — продолжал приезжий. — Люди там никогда не жили. Моржи так расплодились, что не вмещаются на лежбищах и давят друг друга. Много там и пушного зверя — лис и песца, белый медведь бродит стадами. Летом гнездятся гуси, утки и множество разной птицы…
— Оленей там нет? — спросил Апар.
Нанехак с удивлением посмотрела на мужа. Еще несколько дней назад это был самый тихий и молчаливый человек в яранге. «Человек, не имеющий голоса» — так звали юношу, отрабатывающего жену. А тут Апар заговорил ровно и уверенно, и Нанехак поняла: так ее муж показывает, что занял наконец подобающее в семье положение.
— Оленей там нет пока, — ответил русский и еще раз подчеркнул: — Пока. Но уверен, там можно развести оленье стадо.
— А кто даст оленей? — удивился Апар. — Американцы покупали, так те, кто продал им оленей, навлекли на себя проклятие духов и умерли.