Остров надежды
Шрифт:
Наблюдая, как на «Ставрополь» один за другим поднимались люди, располагались на железной палубе, Ушаков едва находил в себе силы, чтобы казаться спокойным, чтобы унять волнение и тревогу, что рождала та огромная ответственность за судьбы, за будущее людей, которые доверились его слову. Ведь сам он никогда не бывал на острове Врангеля, знал его описание по дневникам Вильялмура Стефансона и, честно говоря, весьма смутно представлял, что ожидает его самого и его спутников.
— Почему ты называешь меня умилык? — спросил Ушаков Иерока. — Ведь настоящий умилык — это ты…
— Нет, — возразил эскимос. — Отныне умилыком стал ты, и мы доверили тебе нашу судьбу, нашу жизнь.
«Ставрополь» уже прошел старую Уназикскую косу и резал форштевнем смешанную воду Тихого и Ледовитого океанов, а впереди открывался Берингов пролив. На картах, на глобусе это водное пространство казалось узким, но на самом деле его было видно уже с расстояния нескольких десятков морских миль, а в такую тихую и ясную погоду можно наблюдать редкое и волнующее зрелище: видны сразу два полушария — Восточное и Западное, Старый и Новый Свет, Азия и Америка одновременно. Пароход шел по невидимой, условной, но тем не менее общепризнанной линии изменения дат: по правому борту день вчерашний, по левому — нынешний.
— Я тебе бесконечно благодарен за то, что поверил мне, — после некоторого раздумья сказал Ушаков.
— Я вижу, что ты волнуешься, — заметил Иерок. — Хочу дать тебе совет.
— Слушаю…
— Если ты принял решение, ты должен быть тверд. Ты должен отбросить сомнения, если они будут тебе мешать, ты должен одолеть все препятствия и смело идти дальше. Только так можно выжить. Если бы не было людей, которые способны принимать решения, брать на себя ответственность, нас бы давно не было…
— Ты слышал о большевиках? — спросил Ушаков.
— Слыхал. И знаю, что ты один из них. Павлов мне рассказывал, у вас, мол, был вождь, имя которому Ленин. Он и принял решение: если человек пришел на землю жить, он должен жить достойно…
— Ленин умер, — печально сказал Ушаков.
— Я знаю, — ответил Иерок. — Но решение его осталось. И вы, новое племя, тоже остались.
— Думаю, что на острове нелегко будет, — осторожно заметил Ушаков. — Поначалу…
— Может быть, долго будет трудно, — перебил его Иерок. — Может быть, многие из нас умрут, но раз мы приняли решение, то должны идти вперед… Ради будущего.
— Да, ты прав, ради будущего, — согласился Ушаков. И подумал о том, что если сбудется хотя бы половина тех обещаний и посулов, что он надавал этим людям, он будет счастлив.
На следующий день Ушаков распорядился выдать из продовольственных запасов все, что нужно будущим островитянам. Но когда те оказались перед огромным выбором продуктов, тканей, инструментов и даже оружия, они, о чем-то посовещавшись, не взяли даже по фунтовому мешку сахара.
Иерок спросил:
— Ты, умилык, даешь все это даром или нам надо платить?
— Товары принадлежат государству, — принялся объяснять Ушаков. — Даром, конечно, никто нам ничего не дает. Но цены, если сравнить с тем, как торговал мистер Томсон, во много раз ниже.
Ушаков разложил перед собой бумаги и с помощью Павлова показал Иероку, что сколько стоит.
— Каждая семья может взять себе все, что пожелает, в необходимом для жизни количестве, — сказал Ушаков. — А потом, когда люди добудут пушнину, медвежьи шкуры. долг будет погашен.
— Придет ли такое время, — вздохнул Иерок, — когда эскимос не будет должен белому человеку?
— А время это пришло, — заметил Ушаков. — Трудовой человек не должен никому, кроме самого себя.
— Как это? — удивился Иерок.
— Очень просто. Все, что лежит в трюмах и на палубе — это общее, народное достояние. Оно принадлежите равной степени и мне, и тебе, и Кивьяне, и его сыну, твоему зятю Апару и красавице Нане…
— Я тебя что-то плохо стал понимать, умилык, — с сомнением покачал головой Иерок. — Раз все это наше общее, как ты говоришь, то почему твой человек всюду повесил замки? Кого он боится?
— Он боится воров, — сказал Ушаков.
— Среди моих сородичей воров никогда не было, — с гордостью заявил Иерок. — Разве они есть среди русских?
— Среди русских есть воры, — спокойно ответил Ушаков и продолжил: — Люди не могут все в один день стать хорошими, честными. Они идут в будущее из тяжкого, темного прошлого, где были нечестные и жадные, обманщики и жулики. Пока мы всех людей не переделаем, к сожалению, будут нужны и замки…
— А среди большевиков есть воры? — вдруг спросил Иерок.
Ушаков усмехнулся.
— Большевики — такие же, как все, живые люди, доверчивые и добрые. Конечно, кто-то может обмануть и пробраться в наши ряды, выдав себя на первое время за такого, как мы. Но нечестность легко обнаруживается…
— Я бы этого не сказал, — осторожно заметил Иерок. — Худое люди тщательно прячут… Так как же быть с товарами для моих земляков?
— Давайте соберем всех в кают-компании и поговорим, — предложил Ушаков. — Я расскажу об острове, о той жизни, которую мы все вместе будем налаживать там, об условиях кредита…
Просторная кают-компания «Ставрополя» чудом сумела вместить всех эскимосов. Поглядев на них, Ушаков вдруг отметил, что эти люди уже не кажутся ему безликой, сливающейся в одно массой смуглых, узкоглазых, скуластых лиц. Он отметил, что все они разные — и не только по возрасту, но и по характеру. Вон здоровенный Кивьяна со своим семейством. Кухлянка у него старенькая, вся вытертая, но тщательно зашитая. В Урилыке, когда готовились к отъезду, Иерок, характеризуя каждого из переселенцев, не очень одобрительно отозвался о нем. В его замечании угадывалась досада и недовольство его жизнью.