Остров Серых Волков
Шрифт:
Венди зовет меня по имени, и это звучит так, словно его вырвали прямо из ее души.
А потом он набрасывается на меня. Сбивает с ног, прижимая коленом к животу. Я кричу о помощи, слова сделаны из песка и страха.
Вот тогда-то я и замечаю камень. Темнота на фоне бледной руки Венди. Она меньше чем в десяти футах от того места, где сейчас стоит мужчина.
Он даже не смотрит на нее. Он ее даже не заметил.
Она соткана из тумана и движется по пляжу, как туман. Ближе, еще ближе.
— Они заставили меня это сделать. Спустился сверху. И
— Не надо, — говорю я, и это, должно быть, магия делает мой голос таким сильным и уверенным. — Не делай этого. Пожалуйста.
— Они сделают из тебя монстра. Как они поступили со мной.
Венди носит туман как плащ. Невидимый, пока она не оказывается в дюйме от него.
— Я собираюсь отправить тебя на небеса.
Мужчина пристально смотрит на меня. Не замечает, как костяшки пальцев Венди побелели вокруг камня. Не видит, как она разбивает острый край скалы о его голову.
Он вскрикивает. Спотыкается. Он стоит на четвереньках и моргает.
Она снова сильно бьет его. Человек падает на землю. Она выхватывает у него пистолет.
Я весь дрожу, зубы стучат. Это чувство я никогда раньше не ипытывал.
— Он убил его, — говорю я. — Он… он застрелил Тоби.
— Эллиот, — говорит Венди. — Эллиот, послушай меня. Ты совсем запутался. Ты забрался на саурвудское дерево. То, что в центре города, с обвисшими пучками колоколообразных цветов. А когда ты спустился вниз, у тебя в кулаке было три цветочных ветки, и ты подарил мне две, потому что считал их такими красивыми. И я так сильно их любила.
Ее глаза ярко-зеленые, а голос такой серьезный, что я начинаю видеть цветы цвета слоновой кости, разбросанные по песку.
— Мы пошли домой, спустились к туманному пляжу. Я не знала. Я не знала, что ты съел цветы, пока не стало слишком поздно. А Тоби, он хотел заполучить это сокровище, как всегда хотел Патрик. Он думал, что ради этого пойдет пешком через океан, но плавать не умел. Ты же знаешь, что он не умел плавать.
— А Патрик, он был на охоте. На берегу был олень. Олень с его охоты. Ты думал о чем-то другом, но это была магия цветка, заставляющая тебя видеть ужасные вещи. Это был всего лишь олень.
И потому, что она говорит это, это становится правдой.
— Это был всего лишь олень.
И потому, что я говорю это, это становится правдой.
Венди умоляет меня никому не говорить.
Она делает это после того, как обмывает тело Тоби в слезах. Она делает это, глядя на своего бездыханного мужа с любовью. Она делает это, держа пистолет в руках, и это единственная причина, по которой я соглашаюсь.
Он не выйдет на свободу.
— Иди вперед, — сказала она
Я шагаю в туман. Я не оглядываюсь назад.
Только не тогда, когда я слышу, как плачет Венди.
Не тогда, когда я слышу второй выстрел за день.
ГЛАВА 44: РУБИ
Правда — это все, что осталось.
Она была заперта
— Мне нужно вам рассказать, — говорю я. — Мне нужно рассказать вам сейчас, пока остров не забрал кого-то еще.
Чарли и Анна жмутся к одному из Звездных Камней. Она плачет беззвучно, с такой душераздирающей скорбью, что кажется, будто из ваших глаз вытекает частичка вашей души. Эллиот падает рядом с ними, ободранные костяшки пальцев покрывают землю красными брызгами.
Я сжимаю руками колени. Мои ногти впиваются в кожу. Я нажимаю сильнее.
— Я… — мое горло сжимается. Я не знаю, почему её так трудно вытащить. В этой правде нет ничего, кроме четырех маленьких слов. — Я убила свою сестру.
— Что это значит? — спрашивает Эллиот, как будто слово «убит» — это нечто текучее. Как будто сегодня это может означать «потерянный» или «раненый», а может быть, даже «любимый».
— Это значит, что она умирала, — кисло говорю я. — Это значит, что она была так близко к краю смерти, что могла видеть саму Смерть.
Эллиот тянется ко мне, но я вздрагиваю, и его рука оказывается у него на коленях.
— Это не твоя вина.
— Нет, это был рак. Но был еще один день, Боже, это был идеальный день. Небо выглядело так, словно его нарисовали, а воздух был солоновато-хрустящим, как бывает после бури. Специально для Сейди, чтобы она отправилась в такой прекрасный день. — Они пялятся на меня, я чувствую это, словно миллионы муравьев ползают по моей коже, но сосредотачиваюсь на своих руках, обхвативших колени. — Сейди кашляла кровью, что, возможно, было единственной яркой чертой в ней в тот момент. Она попросила…
Мои губы морщатся от правды. Лимоны к лимонаду Сейди. Однажды она сказала мне, что немного кислого делает сахар особенно сладким, и именно поэтому Сейди была любимой близняшкой всех, даже моей. Я смотрю на свои колени, на полумесяц вмятин, взбирающихся по моей коже.
— Ну, вы должны знать, что я никогда не отказывала сестре. Никогда.
— О, Руби, — голос Анны приглушен рукой, прижатой к губам.
— Она умоляла меня. Это была самая ужасная вещь в мире — то, как ее глаза смотрели на меня, когда она просила. — Мои слова мокрые. Они плещутся в моем мозгу, прежде чем я их выливаю. — Я сказала «нет». Сначала сказала «нет», и это было правдой. Клянусь, я не шутила. Но потом она посмотрела на меня и сказала: — «Это больно.» Я бы не смогла…
Я вытираю щеки, хотя в этом нет никакого смысла. Это не останавливает слез.
— Я не могла позволить ей страдать. Мы все знали, что она скоро уйдет. У нее было несколько дней, может быть, неделя. Но ей никогда не было так больно.
— Так это ты…
— Да, — говорю я, прерывая Эллиота прежде, чем он успевает произнести хоть слово. Когда я это говорю, это звучит как крик стервятников, а из его уст это прозвучало бы еще хуже. Я до сих пор помню, что он сказал той ночью на поляне, когда его пальцы сжали мои.